Я поковылял вниз, на кухню, где тетя Дель и бабушка вполголоса говорили о приготовлениях. Я помнил эти тихие голоса и приготовления по тем далеким дням, когда умерла моя мама. Я ненавидел и то, и другое. Я помнил, как больно мне было продолжать жить, как тяжело было тетям и бабушкам строить планы на будущее, оповещать родственников и собирать останки, когда единственное, чего тебе хочется — самому залезть в гроб. Или, может, посадить лимонное дерево, пожарить помидоры, или соорудить голыми руками памятник.
— Где Лена? — мой голос не был тихим и напугал тетю Дель.
Но испугать бабушку было не так-то просто.
— Разве она не в своей комнате? — встревожилась тетушка Дель.
Бабушка спокойно налила себе еще чаю:
— Уверена, ты знаешь, где она, Итан.
И я, правда, знал.
Лена лежала на крыше склепа, на том месте, где мы нашли Мэйкона. Она, грязная и мокрая в своей вчерашней одежде, смотрела на серое утреннее небо. Я не знаю, куда они отнесли его тело, но понимал ее стремление быть здесь — быть с ним, даже если его нет.
Она не смотрела на меня, хотя знала о моем появлении.
— Я уже никогда не смогу забрать обратно все те ужасные слова, которые говорила ему. Он так и не узнал, как сильно я его любила.
Я опустился в грязь рядом с ней, мое израненное тело заныло. Я смотрел на нее, на ее черные вьющиеся волосы и ее влажные испачканные щеки. Слезы текли по ним, но она не пыталась стереть их. Как и я.
— Он умер из-за меня, — она, не мигая, смотрела на пасмурное небо.
Мне хотелось сказать ей что-нибудь, чтобы она почувствовала себя лучше, но я как никто знал, что таких слов на самом деле не существует. Поэтому я промолчал. Вместо этого я поцеловал каждый пальчик на ее руке. Когда губами я нащупал металл, я замер, и увидел его. На правой руке она носила кольцо моей мамы.
Я поднял ее руку.
— Не хотела потерять его. Цепочка порвалась ночью.
Ветер то пригонял темные облака, то уносил их обратно. Это была не последняя буря, в этом я был уверен. Обнял ее одной рукой.
— Я никогда не любил тебя сильнее, чем в эту секунду. И я никогда не буду любить тебя меньше, чем прямо сейчас.
Серость неба была моментом бессолнечного затишья между бурями: той, которая навсегда изменила наши жизни, и той, что еще ожидала нас впереди.
— Обещаешь?
Я сжал ее руку.
Наши руки были сцеплены, как единое целое. Она повернула голову, и когда я заглянул в ее глаза, то впервые заметил, что один из них был зеленым, а второй — карим, хотя его цвет был больше похож на золотой.
Было уже около полудня, когда я начал свой долгий путь домой. Голубое небо было располосовано серым и золотым. Мне показалось, что Лена до сих пор не отошла от шока. Но я был готов к буре. И когда она разразится, то сезон ураганов в Гатлине покажется лишь слабым весенним ливнем.
Тетя Дель предложила отвезти меня домой, но я предпочел пройтись пешком. И, несмотря на то, что каждая косточка в моем теле болела, мне нужно было освежить голову. Я засунул руки в карманы джинсов и нащупал пальцами знакомый сверток. Медальон. Мы с Леной должны найти способ вернуть его другому Итану Уэйту, тому, который лежал в гробу — так хотела Женевьева. Может быть, с ним Итан Картер Уэйт обретет покой. Мы в долгу перед ними обоими.
Я вышел на крутую дорогу, ведущую в Равенвуд, и снова очутился на развилке, на той, что до встречи с Леной казалось мне опасной. До того, как я узнал, куда иду. До того, как узнал, что такое настоящий страх и испытал, что такое настоящая любовь.
Я шел через поля по Девятому шоссе, думая о своей первой поездке, о той первой ночи во время шторма. Я думал обо всем: как я чуть было не потерял отца и Лену. Как, открыв глаза, я увидел, что она смотрит на меня, и подумал, какой же я счастливчик. Это было до того, как я понял, что мы потеряли Мэйкона.
Я думал о Мэйконе, его книгах, завернутых в бумагу и перевязанных веревками, о его идеально выглаженных рубашках, и о его безупречном спокойствии. Я думал о том, как тяжело переживает Лена его потерю, желая, чтобы она еще хотя бы раз смогла услышать его голос. Но я был рядом с ней, как когда-то, потеряв маму, хотел, чтобы кто-то был рядом со мной. И оглядываясь на события прошедших месяцев, вспоминая, как моя мама прислала нам то сообщение, я сомневался, что и Мэйкон ушел навсегда. Может быть, он все еще где-то там и наблюдает за нами. Он принес себя в жертву ради Лены, я был в этом уверен.
Правильный поступок и легкий поступок — вовсе не одно и то же. Никто не знал этого лучше, чем Мэйкон.
Я посмотрел на небо. Серые вихри просачивались на синее полотнище, такое же синее, как краска на потолке в моей спальне. Интересно, действительно ли этот оттенок синего отпугивает пчел? Не думают ли те пчелы, что мой потолок и есть небо?
Можно увидеть черт знает что, если на самом деле не смотреть.
Я вынул из кармана айпод и включил его. В плейлисте нашел новую песню.
Очень долго я таращился на ее название.
Я запустил ее.