Прекрасный дом

— Да, последствий никаких, и будет даже хуже. К этому неизбежно ведут такие события, как убийство Хемпа и Макрея. Взгляни-ка сюда.

Майор Кэвелл протянул ему свежую газету и указал на переданный по телефону отчет о дебатах в английском парламенте. Заголовок гласил: «Протест в палате общин».

«Мистер Уорд. Не является ли марка V пулей дум-дум, употребление которой в цивилизованных войнах поставлено под сомнение?

Мистер Черчилль. Пуля дум-дум изготовляется в арсенале Дум-дум в Индии. Если достопочтенный член парламента желает спросить, принадлежат ли марки VI и VI к разрывным пулям, то я полагаю, что они действительно к ним принадлежат.

Мистер Флинн. Не было ли запрещено употребление пуль дум-дум в начале бурской войны?

Мистер Черчилль. Совершенно справедливо, что в войне с цивилизованным противником считалось весьма нежелательным применять подобные пули».

— Понятно, — сказал Том. — Кто такой этот мистер Черчилль?

— Это новый заместитель министра колоний — радикал, которому доводилось быть и консерватором.

— А Уорд и Флинн?

— Просто радикалы. Важно, Том, что это — новое правительство, а в Англии это означает, что у него не будет ни совести, ни гуманности, когда дело коснется его собственных интересов. Совесть появляется только у оппозиции, а у кабинета министров — не раньше, чем за несколько месяцев до новых выборов. Два месяца назад имперское правительство пыталось запретить нам расстрелять одиннадцать зулусов. Сегодня, получив на выборах подавляющее большинство голосов, либералы чувствуют себя в безопасности и потому предоставляют нам свободу действий. Мы можем убивать сколько хотим и любыми средствами, включая и пули дум-дум. Вот почему всеобщие протесты ни к чему не ведут и вот почему мы с тобой тут бессильны.

— Я не могу согласиться с этим. Я не вижу никакой разницы между стрельбой по зулусам и стрельбой по цивилизованному противнику. Девять пулевых ранений из десяти излечиваются, но из десяти ранений пулями дум-дум девять неизлечимы и смертельны. Почему мы должны стрелять в зулусов этими страшными пулями? Солдаты мы или убийцы?

— Позволь мне говорить с тобой как с младшим по возрасту, Том. Я уважаю и ценю твои взгляды, но в армии нет места личным мнениям. В гражданской жизни — сколько угодно. Но ты сам захотел стать офицером и теперь должен выполнять приказания.

— Да, я сам захотел, но, ей-богу, я все чаще подумываю о том, чтобы подать в отставку.

— Почему же ты этого не делаешь?

— Я не могу сейчас объяснить вам всего, сэр. Вы знаете, что я подал прошение об отставке три месяца назад, но потом взял его обратно. Мой взвод отказывается стрелять этими пулями, и я прошу вас, сэр, достать нам обычные пули, если даже мне придется заплатить за них из собственного кармана.

— Мы не можем делать никаких исключений. На деньги не купишь совести, и это не изменит твоего положения, Том.

— Посмотрим.

— Тебя охватил благородный гнев, мой юный друг. Давай будем откровенны. Вполне понятно, почему зулусы восстали. Говорить им, что их разобьют, совершенно бесполезно — люди никогда не слушали уговоров такого рода. Они будут действовать снова и снова, самыми разными способами, пока… ну… пока они не превзойдут нас во всех отношениях и не выгонят из своей страны. Тебя удивляет моя доморощенная философия?

— Признаться, да, майор.

— Правильно, но мы здесь сейчас не затем, чтобы вдаваться во все это. Мы говорим о восстании, с которым столкнулись лицом к лицу. Мы хотим ликвидировать его как можно скорей. И поэтому в борьбе против зулусов нам приходится действовать методами, понятными им самим. Это — беспощадность, быстрота, поголовное истребление. Нас не интересует, что думают господа Уорд и Флинн. Мы находимся в самой гуще событий, мы — хозяева по праву завоевателя, и мы должны заботиться о своих семьях и о своих деньгах. Волею судьбы мы оказались сильнее. Мы лучше вооружены и организованы, мы объединены чувством страха и самосохранения. Зулусы дезорганизованы и разобщены. Почему мы должны отказываться от малейшего преимущества из каких-то этических соображений? Если бы мы были слабой стороной, проигрывающей войну, вот тогда бы мы кричали о справедливости, о честности, о гуманных методах и тому подобном.

— Подумали ли вы, что может случиться, если фургон с грузом винтовок и пуль дум-дум попадает в руки Бамбаты?

— Он захватил виски полковника Эльтона в фургоне с продовольствием, и, мне кажется, это принесло нам больше пользы, чем вреда. Но ему никогда не удастся заполучить хоть одну пулю дум-дум.

— И вы этим довольны?

— Предположим, что да. Том, мне не нравится твое поведение, не нравится, как ты ощетиниваешься по любому поводу.

— А мне не нравится ваша доморощенная философия, майор Кэвелл.

Они пристально взглянули друг другу в глаза, и, словно увидев лицо адъютанта впервые, Том прочел в его добром взгляде какую-то усталость и вялость, какое-то смущение и беспокойство.