Прекрасный дом

Том внимательно заглянул в красивые зеленые глаза и прочел в них обиду, но не вызов. Сердце у него сжалось, и ему стало трудно дышать. Почему? Почему не сказать ему? Ведь хотел же он открыто сказать с самого начала: «Я твой брат. Я счастливчик, а тебе не повезло. А может быть, нам обоим не повезло. Я Эрскин, а ты только Филипс. Стыд сделал из меня труса, а из тебя раба».

— Вы передадите ему? — спросил он. — Это все, зачем я пришел.

— Это все?

— Да… Вы не забудете?

Том пил редко, да и то только в компании. Но сейчас, когда он был предоставлен самому себе, он выпил две двойные порции виски и сидел под пальмами во дворе гостиницы, близ журчащей струйки фонтанчика. Хорошо бы обсудить положение вещей с человеком, который разделяет твои чувства. Но такого человека не было. Мисс Брокенша жила в своем собственном мире, где ему не было места. Маргарет могла бы понять его, но теперь, после того как она так возбужденно говорила с ним на станционной платформе, он думал о ней с какой-то робостью и отчужденностью.

Когда-нибудь он расскажет обо всем Линде, подумал он, хотя разговор этот будет нелегким. Но с этим спешить нечего. Он расскажет ей по-своему и в свое время и постарается смягчить удар, но узнать об этом она должна от него, а не от какого-нибудь недоброжелателя. Теперь, когда он повидал Эбена Филипса, часть бремени спала с него. На смену тени, угнездившейся было в его мозгу, пришел живой человек, большой смирный человек, который, казалось, покорно принимает нравственное клеймо, без всякой подавленности, но и без малейшего сопротивления. Было бы так просто публично признать Эбена своим братом, и все же он не сумел сделать этого, не сумел сделать такого пустяка. Чего же ему ожидать от Линды?

Едва Том закончил обед, как над его стулом склонился старший официант — великолепный индиец в желтой чалме и красном шарфе.

— В чем дело? — спросил Том.

Индиец закатил свои темные глаза и многозначительно покачал головой.

— Вас спрашивает какой-то зулус, — извиняющимся тоном сказал он.

Том спустился по лестнице и на заднем дворе увидел Коломба. По спине у него пробежал холодок, когда зулус сжал его пальцы крепкой как сталь рукой. Коломб был одет, как все городские рабочие, в потрепанный, залатанный костюм, а в руках он держал черную кепку с блестящим козырьком. Медленно отчеканивая каждый слог, он произнес:

— Том-вимбиндлела! — Глаза его сверкали в неверном, мерцающем свете электрического фонаря.

— Как хорошо, что это ты! И ты тоже действительно рад мне?

— Да. Эбен сказал: «Белый человек хочет видеть тебя», и я сразу понял кто. Это мог быть кто угодно, но я знал, что это ты.

Они пошли по улице рядом, плечо к плечу, и около вокзала свернули вниз за железный забор, ограждавший запасные пути и железнодорожные мастерские. Том слышал лязг и скрип товарных вагонов, пыхтенье паровозов, мерный гул механизмов, работавших в большом, ярко освещенном депо. Он не замечал ничего вокруг и не думал о том, куда они идут. Зулус двигался неуклюжей походкой, волоча ноги и шаркая башмаками по земле. В его движениях было что-то медвежье, свойственное многим сильным людям, и при ходьбе он слегка покачивал плечами.

— Я работаю вон там, — сказал он и кивком показал где. — В кузнечном цехе. Я молотобоец.

— Тяжелая работа?

— Приходится попотеть, но эта работа мне по душе.

Том думал, что зулус при его образовании станет школьным учителем, торговцем или помощником адвоката, но никак не простым рабочим, занимающимся тяжелым физическим трудом. Остановившись возле уличного фонаря, он принялся рассказывать Коломбу, зачем он его разыскивал. Том говорил страстно, настойчиво, то по-английски, то вдруг переходя на зулусский язык в поисках более точного и более острого выражения. Коломб стоял, наклонив голову и засунув руки глубоко в карманы брюк. Черный, засунувший руки в карманы или не снявший кепку в присутствии белого, наносил этому белому чудовищное оскорбление — так считали в их стране. Но они оба не замечали этого. Время от времени Коломб что-то бормотал, а глаза его начинали сверкать, и только. Сердце его бешено колотилось — воспоминания об их давней дружбе и теплое сочувствие Тома притягивали его как магнит. И забывая о своей огромной, почти страшной ненависти к белым, правящим его страной, он восхищался тем, что этот юноша, несгибаемый и прямой, как прекрасный речной тростник, не отшатнулся от него. Он уговаривал себя, что это хитрость, ловкий трюк со стороны правительственной разведки, которая использует таких людей, как Том Эрскин, чтобы выведать мысли зулусов. Но поверить этому он не мог. Зулус представлял себе поездку Тома в долину реки, его визит к деду Коломба Но-Ингилю и его разговор с Коко, которая стала теперь христианкой.

— Что ты скажешь на это? — спросил его Том.

— Я слышал все, что ты говорил, Том, но я ничего не знаю.

— Вернешься ли ты в страну твоих отцов, чтобы работать вместе со мной и сообщать мне все, что нужно для того, чтобы вместе противостоять безумию правительства?

— Я не могу вернуться туда.