Я могла бы слушать его вечность. Его глаза сияют, и он взволнованно размахивает руками, облизывая свои полные губы через каждые несколько предложений. Если бы Свидетели Иеговы послали
— Что смешного? — спрашивает он, по-дружески толкая меня в бок.
— Ничего. Просто подумала о кое-чем глупом. Как бы то ни было, это круто. У вас с твоей мамой общие интересы. А что на счет
— Мой отец, — он копирует мой мрачный тон, — зовется просто папой, и он адвокат по разводам.
— Чародейка, сирена. Если бы ты местами не добавлял «Лиззи», я бы поклялась, что ты забыл мое имя.
— Я знаю твое имя, Элизабет, но по причинам, которые ты все еще мне не назвала, оно тебе не нравится. Но тебе, кажется, нравится «Лиззи», поэтому я зову тебя так.
Я наклоняю голову и ухмыляюсь.
— Правда? Ты прочитал это по звездам?
Он ухмыляется в ответ, его пылкий взгляд темнеет, а краешек его рта ехидно изгибается.
— Лиззи, — шепчет он.
Мои губы раскрываются, еле ощутимый вдох щекочет их, мое сердце колотится как сумасшедшее.
— Что? — я выдыхаю.
—
Я устремляю взгляд вниз, неловко ерзая. Дело не только в том,
— Нравится ли мне, когда ты зовешь меня сиреной? — шепчу я.
Он слабо смеется, в одно движение пододвигается ближе и усаживает меня к себе на колени.
— Ты любишь это. Ты любишь то, как я называю тебя,
Я помню краткий разговор, который у нас был до этого, но в данный момент, и не только потому, что я действительно могу слушать его вечность, я хочу услышать всю историю, и почему он так обращается ко мне. Предположительно, что-то связанное с рыболовной экспедицией, но все же я хочу узнать больше.
— Расскажи мне снова историю про сирен, только на этот раз действительно расскажи, — вкрадчиво произношу я.
Нежное прикосновение его теплой руки к моему колену заставляет меня остро осознать, где я нахожусь прямо сейчас, не имея возможности встретиться с ним глазами. Но он дает мне этот способ защиты, просто накрывая мою голову своей рукой и опуская ее на свое плечо.
— В греческой мифологии сирены были богинями моря с неотразимой внешностью, завлекающие моряков своими песнями на смерть.
— То, что ты делаешь со мной, твое пение, твоя улыбка, притягательный взгляд, я очарован, готов продать душу, чтобы познать больше. Я не могу дождаться, чтобы услышать, что ты произнесешь в следующий раз, что ты наденешь на следующий день, что заставит тебя улыбнуться и рассмеяться. Я вижу, как ты любишь и заботишься о Коннере, Ретте и остальных, и все, что я могу сделать — это завидовать им и пытаться понять, как ощутить эту любовь Лиззи на себе. А затем позволить мне ответить тем же.
Никаких шансов, что это реально. Я не излучаю ничего, что «завлекает» мужчину, особенно такого великолепного, доброго, искреннего и талантливого. Я дошла до резко выраженных галлюцинаций, но молюсь, чтобы это не прекращалось.
— Лиззи, посмотри на меня, скажи что-нибудь. Пожалуйста, скажи, что я не одинок и не схожу с ума. — Это
— Ты даже не знаешь меня, — бормочу я, опустив взгляд.
— Я знаю твое сердце и твой нрав. Я знаю, что во все, чтобы ты не делала, ты погружаешься с головой, особенно, если это касается любви к кому-нибудь. Я знаю, ты желаешь, чтобы тобой дорожили и заботились, но никогда не попросишь об этом. И я отчаянно хочу узнать остальное.
— Мне не нравится имя Элизабет, потому что так меня зовет отец, а я его ненавижу. Я не хочу, чтобы он находился рядом с Коннером, но по закону, я не могу помешать этому.
Это желание появилась из ниоткуда, но я открылась Кэннону гораздо больше, чем за два года терапии.
— Ты маленькая драгоценная штучка.
Он зарывается лицом в мои волосы, ритмично и медленно вдыхая.