Прекрасный инстинкт

— А теперь, сделай большой глубокий вдох, вдох для меня, — мы делаем синхронный вдох, — и выдох для себя. — Он оборачивает руки вокруг моей талии, не слишком сильно, но это говорит о том, что он меня понял. — Почему ты ненавидишь своего отца? — спрашивает он так спокойно и просто, будто интересуется, какую пиццу я хочу заказать.

Удивительно, но это успокаивает меня и побуждает произнести ответ так же легко.

— Он стандартный нарцисс. Классический случай социопатии.

Я ощущаю и слышу, как он резко всасывает воздух; ага, довольно серьезное обвинение. Но как это ни печально, это правда. Он видит, насколько такая драгоценность, какой он меня считает, наполнена ненавистью.

— И почему ты так считаешь?

Наконец я встречаюсь с ним взглядом впервые за наше так называемое свидание.

— А ты уверен, что это твоя мама — психотерапевт?

— Несомненно, — он наклоняет голову и целует меня в кончик носа, прежде чем я успеваю понять, что произошло. — Теперь продолжай, чаровница. Я не клюну на удочку в этот раз.

— Мне нравится «сирена», а лучше «Лиззи». Чаровница звучит, как зло.

— Возьму на заметку, — подмигивает он. — Хотя ты накладываешь чертовски мощное заклинание.

Я верчусь у него на коленях, чтобы устроиться удобнее, и он тихо стонет.

— Ох, прости, — бормочу я. — Я сделала тебе больно?

Я начинаю слезать с него, но он в одно мгновение снова хватает меня обеими руками.

— Ты не сделала мне больно. Но ты должна перестать извиваться, — уверяет он меня, хотя его заявление звучит довольно напряженно.

— Почему бы мне просто не переместиться? Я не…

— Лиззи, пожалуйста, сиди смирно, — он закрывает глаза, запрокидывая голову к небу, и тяжело выдыхает через раздувшиеся ноздри. — Хорошо, — он тут же возвращается, — продолжай.

Я уже готова спросить, какого черта это было, когда он перемещает нас ближе друг к другу и… ох! Я взволнованно краснею и вскидываю голову, закусив нижнюю губу. Он твердеет под моей попой. Это эротично, но сбивает с толку.

— Я чувствую это, — стону я, не в состоянии остановить себя.

Он смеется, его тело сотрясается, от чего его внушительная эрекция упирается в меня еще сильнее.

— Уверен, что так и есть. Так же, как я болезненно ощущаю, как ты прямо сейчас ерзаешь по нему своей маленькой горячей задницей.

Я поднимаю на него взгляд со своей самой кокетливой улыбкой.

— Прости, я не буду шевелиться.

— Отлично. Я наконец-то разговорил тебя, поэтому, пожалуйста, не останавливайся на этой части, — он скользит пальцем под мой подбородок с требованием посмотреть на него. — А теперь расскажи мне больше и без поддразнивания моего члена своей попкой, червячок.

Как только я прекращаю фыркать, посчитав его последнее заявление чертовски забавным, я решаю рискнуть и подпустить его на несколько шагов ближе. Хуже ведь не будет? Вообще, это может помочь. Чем больше я разговариваю с Кэнноном, тем более цельной я себя ощущаю.

О, Боже мой! Я — тупица.

Но я тупица, которая заставляет его член твердеть! 

— Моя мама была из богатой семьи, очень богатой. Когда она вышла замуж за Люцифера, он повысил свой социальный статус и строил карьеру, в то время как она занималась домом. Он участвовал в выборах и, в сущности, стал королем Саттона, и мы все должны были поддерживать его, как идеальная семья с рекламных щитов, или терпеть его гнев. В конечном счете, мы в буквальном смысле стали оцепеневшими, игнорирующими его жестокость, постоянное отсутствие и проступки. Коннер и я были заняты спортом, музыкой и школой, пока моя мама занималась самолечением и пила запоем.

Он снова кладет мою голову на свое плечо — думаю, ему это нравится — поглаживая рукой мои волосы. Никто из нас не сознает, что слезы начинают пропитывать его футболку. Я утыкаюсь лицом в его шею, вдыхая восхитительный аромат мыла, мускуса и Кэннона, окруженная ощущением безопасности, текущим по моим венам.

— Одним летом я уехала в лагерь на две недели. Я была так взволнованна, что выберусь из этого дома, буду в окружении счастливых, полноценно функционирующих людей. Коннер отдалялся все больше и больше, а мама походила на зомби, — я задыхаюсь от рыданий, — я не думала, что кто-то скучал бы по мне, нуждался бы во мне. Я просто хотела быть свободной. Но мне не следовало уезжать! Они нуждались во мне, а я оставила их!

Мои причитания казались бессвязными даже для моих собственных ушей — визгливая, слезливая путаница — годы стыда и сожалений, вырывающиеся из меня потоком вины и страданий.

Он сделал это. Проломил плотину. Достаточно всего лишь пробить брешь, чтобы все пошло трещинами и разрушило стену, которую я выстроила. Одним махом все рушится, лавина стремится вперед, неистовая и непредотвратимая. Мне не хватает воздуха, легкие протестующе горят, а перед глазами появляются пятна. Я буквально могу ощутить, как кровяные сосуды сжимаются в моей голове. В конце концов, я полностью ломаюсь, бормоча и выводя фигуры в воздухе всю оставшуюся жизнь, сокрушенная, и это уже непоправимо. Я сдаюсь, позволяя своей голове повиснуть.