Прекрасный Старый Мир

Вообще, странно, что при очень развитой педагогике подобные типы сохранялись. Но они были, наставники о них знали, при этом окорот эти альфачи получали лишь при явных преступлениях, хотя тут и на полную катушку.

Но Орм вниманием сего субъекта был обделён — и без того тихий заучка, почти тень. Правда, сегодня, судя по противной ухмылке, он решил меня заметить.

— Ормонд, какая встреча, — проговорил Славобор. — Наслышан, что ты в поисках любви. Можешь уединиться со мной в уборной, — с паскудной ухмылкой закончил он.

А я призадумался, нахмурившись. Вопрос «кто и с кем» в полисе не был табуирован религией, не был и " милитаризирован " травматическим наследием римского охлоса. То есть, если бы не оскорбительный тон и выражения, подобное предложение было бы не оскорбительным, просто неуместным и невежливым.

Кроме того, упоминание «провального признания»… В общем, альфач решил меня «опустить», не в смысле жуликов мира Олега, а в смысле социально-психологически. Опускаться мне, прямо скажем, не хотелось. Также надо учесть, что мы в гимназиуме, и поддержка двух «подпевал», да и лучшие кондиции альфачу не помогут: физическая расправа в стенах гимназиума отольётся ему крайне неприятно, а уж «отмахаться скамьёй " я буду иметь полное право: защита чести и достоинства. Так что, только слова, а тут, внутренне ухмыльнулся я, ещё посмотрим, кто кого.

Так что пристально, с оттопыренной губой, я осмотрел развалившегося альфача, брезгливо поморщился и выдал:

— Не стоит, Славобор. Ты настолько не в моём вкусе, да и признаться честно, отвратителен, на мой взгляд, что мужская сила во мне явно не пробудится. Ты останешься неудовлетворённым, — продолжил я доброжелательно- разъясняющим тоном, — а я просто потрачу время. Так что поищи партнёра в квартале удовольствий, добрый мой тебе совет: там найдутся любители и не на такое, — вновь смерил взглядом я уже кипящего паренька. — Кстати, здравствуй, Славобор, — искренне и широко улыбнулся я.

— Ты… да… больно дерзкий стал! — наконец, прорвало альфача, на что я ответил радостной улыбкой. — Ладно, колобок, — принял он вид «угрожающий». — После испытаний поговорим, — посулил он.

— Так вас же трое, Славобор, можешь не затрудняться, пересчитывая, — ответствовал я. — Так что побеседовать вам никто не препятствует. Что сейчас, что после. Друг с другом, — уточнил я, на что из-за книги Люцины послышался смешок.

Альфач опять побледнел-покраснел, одарил мою персону «многообещающим» взором, который повторили подпевалы. У него вышло не важно, а уж у подпевал совсем плохо, заключил я.

Ладно, разберёмся, главное — экзамен, а с комитетом по встрече, буде таковой и случится, разберусь, как получится. Вообще, я мог и просто промолчать, но зная этого типа, он бы «блистал остроумием» до вызова на испытания. А меня и так несколько «штормит», так что выслушиванию его я предпочту получить по голове. Может, устаканится, не без иронии отметил я.

Через несколько минут, в мой срок, дверь аудитории распахнулась, выпустив несостоявшуюся любовь Орма, Василику. Последняя смерила меня презрительным взглядом, на что я искренне и широко улыбнулся. Девчонку аж передёрнуло, и она, стуча каблучками, удалилась. «Улыбайтесь, это всех раздражает», широко улыбнулся я уже себе, впрочем, не раздражаясь.

Педель же, ожидаемо, озвучил:

— На экзаменационные испытания вызывается Ормонд Терн!

На что я поднялся и, прихватив папку с работой, зашел в аудиторию. Комиссия состояла из нашего наставника истории, а также трёх неизвестных мне, но явно политизированных типов: результат обучения традиционно оценивали не сотрудники гимназиума. Политики из различных управ, или, возможно, служащие Академии.

Ну а я, подойдя к кафедре, представился, поклонился и выложил работу. И отошёл, ожидая, пока комиссия с ней ознакомится. Ожидание растянулось минут на сорок, в течении которых я скорее «старался не думать», нежели обдумывать. Всё же, свалиться сейчас в обморок либо оросить комиссию недавним завтраком пусть и бесовски оригинально, но никак не будет способствовать моим целям и желаниям, констатировал я.

— Дельно, — наконец, изрёк один из экзаменаторов. — Видна работа мысли, а не переписывание чужих книг.

— Есть спорные моменты, — поморщился один из экзаменаторов. — Впрочем, соглашусь, это скорее наличие своих мыслей, нежели незнание потребного, — на что третий просто покивал.

Наставник же мне просто улыбнулся: он выступал как представитель гимназиума и «защитник» экзаменуемого (и своих навыков) в случае, если комиссия будет излишне сурова. После чего ко мне последовали вопросы, как по теме работы, так и по теме истории в целом. Память Орма не подводила, до вопроса, несколько выбившего меня из колеи.

— Сие пребывает за рамками учебной программы, господин экзаменующий! — автоматически ответил я.

— Нагле-е-ец, — с ухмылкой ответил дядька, с совершенно греческим, лишенным переносицы, носом. — И всё же, господин экзаменуемый, вы не ответили на вопрос. Не знаете?