Прелат

– Теперь у меня – два сердца: одно моё, другое – Посланника небес. – Он ощупал свою грудь, к удивлению не обнаружив ни малейшей раны. – Благодарю тебя, Нануацин!

Юноша возвёл руки к небу, но солнце уже зашло, даря этому миру лишь скудные блики своего божественного света.

Чёрный Лис превратился вслух: вот и погоня! – воины-охотники настигли его!

Несколькими прыжками, словно сильный хищник, почувствовавший добычу, он оказался на берегу пересохшего озера. Из-за деревьев появились преследователи, и, выставив вперёд копья, бросились на беглеца.

Тот не растерялся и не собирался бежать или отступать, а лишь, испытывая неведомую силу, ловко перехватил два копья, вырвал их из рук опешивших преследователей и сломал. Двое других замешкались…

* * *

– Теперь я – Бог! – уверенно воскликнул Чёрный Лис. – Во мне – часть Нануацина! – Он осмотрелся: на земле лежали четыре воина, их тела были обезображены. – Я силён! Я вернусь в Аусталькаль, убью Верховного жреца, и буду править!

Неожиданно Чёрный Лис ощутил приступ голода и…жажду крови. Он подошёл к одному из повергнутых воинов-охотников и склонился над ним, затем легко, рукой пробил грудную клетку – раздался хруст рёбер – нащупал сердце и резко вырвал его, огласив победным кличем близлежащие джунгли.

Новый Бог с остервенением впился в него зубами, наслаждаясь ещё тёплой человеческой плотью.

Глава 1

1535 год от Рождества Христова, владения Испанской короны – Венесуэла

Благородный идальго[78] Рамирес Энрике ди Саллюста сидел столом и занимался подсчётами. Подобное занятие вызывало у него сильное раздражение, ибо он был силён с мечом в руках на поле боя, но, увы, – только ни с пером и бумагой.

Но, тем не менее, миссия, возложенная на него королём Испании, обязывала его тщательным образом проверять все записи. Миссия была как почётна, так и опасна – дону Рамиресу вменялось доставить из колонии золото, в котором так в последнее время нуждался королевский дом, ибо казна была крайне истощена постоянными воинами. Последнее предприятие короля Филиппа, поход на Неаполитанское королевство, закончилось крахом: итальянцы договорились с Францией, и та подержала Неаполь в борьбе за независимость, естественно, не без выгоды для себя. Король Испании Филипп пребывал в крайне удручённом состоянии: призрачная корона Неаполя, рода Арагонов, когда-то по праву крови принадлежавшая Испании, была безвозвратно потеряна.

И вот теперь дону Рамиресу предстояло загрузить добытое в Новом Свете золото и отправить его в метрополию. Затем преодолеть тысячи миль по океану и не столкнуться с английскими или же – португальским судами, жаждущими богатой поживы. А по прибытии в порт Ла-Корунья, следовало дать чиновникам взятку, дабы они указали в документах чуть меньше привезённого золота… Ведь не мог же идальго забыть о собственном кармане?! Да и родовой замок, увы, потерял былое величие, а чтобы его восстановить нужно золото…

Дон Рамирес вздохнул и бросил перо: «Всюду золото!!! Без него и шагу не ступить! В Мадриде все придворные, словно с ума посходили: думают, оно здесь попросту валяется на земле где ни попадя… И никто не знает как тяжело добыть его, чтобы король остался доволен…»

Испанская каравелла[79] «Святая Изабелла» была давно загружена, но идальго, увы, по-прежнему не мог навести порядок в отчётности. Поэтому он не давал приказа к отплытию.

Дон Рамирес снова взял перо, пробежал глазами записи.

– Опять не то, – слишком мало. И это может показаться подозрительным, даже в Ла-Коруньи, не говоря уже о Мадриде.

Он скомкал лист бумаги и бросил его в медную чашу, стоявшую рядом с письменным столом. В чаше за несколько последних дней, в течение которых идальго занимался бумагами, скопилось изрядное количество пепла. Он взял едва тлеющую свечу и поднёс к скомканному листку, который тотчас занялся огнём.

Дон Рамирес вздохнул: бумажная работа ему порядком надоела, но всё же снова погрузился в записи. Шло время, близился полдень.

В комнату идальго робко вошёл слуга.

– Что тебе? – резко спросил дон Рамирес, оторвавшись от записей.

– Господин, уже – полдень. Вы даже не завтракали…

– Да, и то – правда. Принеси вина и ветчины. Отобедаю позже, не до того.

Слуга поклонился и удалился за вином.

– Теперь я доволен, – дон Рамирес ещё раз просмотрел записи, отложил их с победным видом и потянулся: спина и шея затекли от долгого сидения на жёстком стуле. – Завтра или, в крайнем случае, – послезавтра, надо выходить в море. Но…

Этим многозначительным «но» был дон Себастьян ди Барбалес, наместник Венесуэлы[80]. Дона Рамирес мучили сомнения и подозрения: наместник слишком уж был подобострастен по отношению к нему, хотя идальго прекрасно знал о его скверном взрывном характере. Вот уже месяц, как ди Саллюста пребывал в Венесуэле, наместник всё это время представлял собой образец поведения и манер испанского гранда.