Прелесть

— Но мы не путешествуем, мы хотим примкнуть к лагерю.

Душнила какое-то время внимательно смотрел на Эмби, а потом изрек:

— По виду и не скажешь.

— Вы такого не одобряете?

— Не принимайте мое мнение близко к сердцу, — поспешил объяснить пояснил душнила, — но я слегка обижен на кочевников. Буквально на днях они закрыли фабрику, снялись с места и исчезли. А я остался. — Он перелез через стенку, сел рядом с Эмби и после минутного размышления продолжил: — Видите ли, они решили все у меня отобрать. По условиям контракта они и так уже управляли фабрикой. Закупали сырье, устанавливали рабочие графики, обслуживали оборудование. Рассчитывали порядок смен, определяли политику производства. А мне приходилось спрашивать у них разрешения, чтобы просто зайти и посмотреть, как обстоят дела. Но им и этого было мало. Знаете, чего они захотели?

Эмби помотал головой.

— Чтобы я отдал им маркетинг. А это последнее, что у меня осталось. И вот они решили ободрать меня как липку. Платить мне процент с прибыли, а от дел отстранить.

— По-моему, это не очень справедливо, — рассудил Эмби.

— А когда я отказался ставить подпись, они собрались и уехали.

— Устроили забастовку?

— Можно и так сказать. Забастовку, причем весьма эффективную.

— И чем вы теперь занимаетесь?

— Жду, когда другие разобьют здесь свой лагерь. Рано или поздно так и будет. Увидят, что фабрика стоит без дела, и заявятся ко мне в гости — конечно, если разбираются в производстве и готовы запустить конвейер. Быть может, мы с ними договоримся. А если нет, буду ждать следующих. Блуждающих лагерей здесь хватает. И роёв тоже.

— Роев?

— Как у пчел. Когда в лагере становится слишком много народу — так много, что с одного контракта всех не прокормить, — от него отделяется рой: обычно это компания юнцов, начинающих взрослую жизнь. С роем проще договориться, чем с отщепенцами, — эти чаще всего представляют собой группу радикалов и мятежников, ни с кем не ладят, а молодежь из роя спит и видит, как бы начать собственное дело.

— Все это понятно, — покивал Эмби. — Ну а как же те, что вас бросили? Неужели у них хватило денег, чтобы запросто сняться с места и уехать?

— Денег у них полно, — заявил душнила. — Они проработали здесь почти двадцать лет. У них такой амортизационный фонд, что на слоне не увезешь.

— Не знал, — сказал Эмби, а про себя подумал, что много чего не знает.

Образ мышления, обычаи… да и терминология оказалась весьма непривычной.

Раньше, когда выпускали газеты, все было иначе: новая фраза, свежая идея уже назавтра становилась общественным достоянием, а силы, управляющие человеческой жизнью, ежедневно являли себя миру — черным по белому. Теперь же не было ни газет, ни телевидения. Осталось только радио; но радио, думал Эмби, не создает иллюзию причастности; в любом случае радио тоже испортилось, и Эмби его не слушал.

Ни газет, ни телевидения, но это еще не все. Не стало мебели, равно как и потребности в мебели, поскольку в трейлере вся мебель уже встроенная. Не стало штор, ковров, напольных покрытий. Радикально уменьшилось число предметов роскоши, ведь в трейлере для них нет места. Не стало деловых и праздничных костюмов, ведь в лагерях не принято было щеголять в дорогих нарядах — во-первых, негде держать объемный гардероб, а во-вторых, кочуны бытовали тесными коммунами и не одобряли формальностей. Если костюмы и были у них в почете, то, наверное, только спортивные.

Не стало банков, страховых компаний и заемных контор. Соцзащита отправилась псу под хвост. В банках и заемных конторах отпала нужда; их заменила касса взаимопомощи, выросшая из зерен профсоюзного движения, что упали на благодатную почву тесных общин. Функции соцзащиты, правительственной поддержки малоимущих и медицинского страхования исполнял профсоюзный фонд здоровья и благополучия, укоренившийся в той же благодатной почве, а концепция «заначки на случай войны», также берущая начало в идеях тред-юнионизма, обеспечивала каждому лагерю статус автономной единицы самоуправления.

Система работала как часы, так как тратить деньги было почти не на что. Мухоловки увеселений, желание наряжаться и украшать жилье — все это осталось в прошлом. Под гнетом обстоятельств бережливость возвели в ранг культовой добродетели.

Теперь даже налогов не платили — по крайней мере, в общепринятом смысле. Органы управления городами и штатами давно затерялись на обочине истории, осталось лишь федеральное правительство, но и оно утратило почти всю свою власть, если сравнивать с тем, что было сорок лет назад. Теперь с людей собирали только смехотворный налог на оборонную промышленность да чуть менее смехотворную дорожную пошлину, а от нее кочуны старались увильнуть всеми правдами и неправдами.

— Раньше было лучше, — посетовал душнила. — С этим тред-юнионизмом они совсем от рук отбились.

— По сути дела, людей связывали только профсоюзы, — объяснил ему Эмби. — Они были лучом света во мраке, единственным осколком логики, последним спасательным кругом. Само собой, люди вцепились в концепцию тред-юнионизма, и профсоюзы стали выполнять функции правительства.