Прелести лета

Стал выматывать - леска резала темную, мертвую воду - и вдруг встала. Тормоз на катушке спиннинга затрещал резко в глухой тишине.

Мы переглянулись.

- А-а! Топляк! - на всякий случай мрачно произнес Никитон, продолжая, однако, наматывать.

Топляк? Полусгнившее, полузатонувшее бревно, которых тут множество? Похоже на то. "Добыча" шла туго, но мертво, ни разу не трепыхнувшись.

- ...Дохляк, - бормотал он, не спуская, однако, глаз с конца лесы, напряженно режущей воду.

- Подсачник! - вдруг дико заорал он, с привычной уже мне яростью глянув на меня. Да - на бревно не похоже, хотя размерами... - Подсачник! прохрипел он. С грохотом я свалился в трюм, стараясь забыть о боли в ушибленном колене, отмотал сетку подсачника от разного хлама в трюме, вылетел наверх. Да-а-а. Вдвоем с Никитушкой мы с трудом подняли на палубу нечто. Действительно: полущука, полутопляк. Черная, с зеленой накипью плесени. Сколько лет, а может, столетий, она нас тут дожидалась? Одна голова еe с трудом помещалась в подсачник. Было четкое ощущение, что это не мы ее поймали, а она нас. "Щука с руку" - мечтали мы в детстве. Нет. Эта, скорее, с ногу! И что более всего поражало - полное еe безразличие к судьбе. С трудом вытащенная нами, она так и лежала, как бревно, мордой в сетке, не делая никаких попыток изменить обстоятельства, и только ощеривщаяся черная пасть с белыми загнутыми зубками да глаза-буравчики позволяли надеяться на то, что она все же питает к нам некоторые чувства. Да. Щука сказочная. Но у такой язык не повернется просить об исполнении каких-то желаний. Одно лишь желание - расстаться. Но не вспылит ли она и не устроит тут бучу? Ась?.. Удивительно молчаливая щука. Особенно страшно представить уху из неe. Мы с Никитой молчали. Да - представить себе более красноречивое послание судьбы невозможно. Ясно всe. Не стоит больше дергаться. Бери со щуки пример. Лечь, что ли, спать, вечным сном? Мы с Никитой переглянулись. Солнце привстало - и тут же бессильно упало. Сумеречная зона, где нам теперь жить... после жизни... Всё!

- Смотри! - вдруг прошептал Никита.

Я посмотрел. Но лучше бы я этого не видел! Хорошо тут встречают нас. Чуть слышно тарахтя, почти беззвучно, бесконечную эту плоскость резала большая деревянная лодка. На корме ее понурилась фигура, вызывающая самые зловещие ассоциации - в плаще с глубоко надвинутым капюшоном, согнутая, неподвижная. Бр-р! И - груз соответствовал. Первая лодка тянула за собой вторую, и наклонно лежащий в ней длинный прямоугольный ящик не вызывал никаких сомнений в своем содержимом... Гроб!

Да-а-а. Хорошее место. Следующими, видимо, отбуксируют нас. Впрочем, чего нам ждать? Любое движение лучше этой застылости!

- Давай! Цепляйся! - заорал я. - Кидай эту... "При... стую"!

Никита с отчаянием глянул на меня: а другого ничего не будет?

Нет. Другого не будет ничего.

- Так отцепи же! - заорал он.

Самое приятственное, конечно же, мне. Знакомство с пастью зловещей щуки... которая никак, впрочем, не прореагировала на извлечение блесны из костистой губы. После чего я спихнул это сказочное бревно ногой с палубы. Щука пошла вглубь, не шевельнув ни листочком. Уф! Эта подруга тьмы наконец исчезла.

- Кидай же! - брякнув, я кинул блесну на палубу. Никита замахнулся спиннингом. Есть! "Приемистая", так назовем еe, зацепилась за вторую лодку. Удачно, что не за гроб! Фигура впереди, к счастью, не обернулась. Не хотелось бы раньше времени видеть этот оскал! Никита, упершись грудью в рубку, ухватив спиннинг, ждал... Потащило! Фигура не оборачивалась. Это понятно. При еe масштабах работы пара лишних клиентов - пустяк. Тянулась сумеречная зона... потом жизнь стала вдруг расцветать. Как ни странно, нас тащили назад, к похеренному нами селу. На обрывах реки - красивые избы в высоких цветах, окна припорошены белыми ветками яблонь... Из каких-то сладких воспоминаний фраза приплыла: "... На пороге нашего дома лежит дым и корова... ".

"Наш рулевой" свернул к берегу, к покинутой нами "солнечной лестнице", к бревенчатому причалу. Возвращенный рай? Фигура в капюшоне, причалив, как-то гибко и бодро перебралась к "ящику", скинула его в воду и, приподняв снизу балахон (открыв прекрасные белые девичьи ноги!), вытащила ящик на берег. Некоторое время волоком тащила его к оврагу (тому самому, где недавно нам вешали на уши кожуру). Как дивно этот овраг гляделся после прожитой нами зловещей тьмы!

Фигура, опустив подол (дивные ножки в последний раз мелькнули), сбросила крышку ящика, стала нагибать его. Оттуда с веселым писком стали вываливаться ярко-желтые цыплята. Вразвалочку они бежали к оврагу, рылись клювом и лапками, отважно карабкались по скользким, дымящимся навозом, покатым склонам, срывались и снова карабкались!

Фигура, постояв неподвижно, вдруг привольным и гибким движением откинула капюшон - и открылась чудная девичья головка с буйными рыжими кудрями. Вот так!

8

Завороженные, мы двинулись к ней. Гладкая поверхность воды, просвеченной солнцем. С дальнего, еле видного берега долетает голос, как будто он совсем рядом:

- Алена-а-а! На инкуба-аторе была-а-а?