Керенский. Да. Он поехал в Киев к больному отцу. Я хочу быть точным и боюсь положительно утверждать, просил ли я его заехать в Ставку, или он поехал туда по своему решению. Давайте предположим, что это я попросил Барановского поехать туда. Вопрос в данный момент состоит в том, чтобы прояснить, какова была позиция Союза офицеров. Должен сказать, что с 3–5 июля Союз офицеров придерживался несколько агрессивного отношения к Временному правительству и обращался к последнему с телеграммами в духе «большевизма справа». «Мы просим это», «мы требуем то», «мы протестуем» и т. д. Когда я прибыл в штаб, Новосильцев всегда встречал меня, проявляя явную оппозиционность. В отношениях между людьми часто бывает такое — особенно в политических и социальных вопросах, — когда кто-то ясно ощущает противодействие, хотя и не может дать никакого документального подтверждения этому. Напряженность атмосферы в Ставке, особенно среди Главного комитета Союза офицеров, ощущалась уже давно; а за месяц или, возможно, раньше, до всех этих событий — примерно в конце июля, я получил точную информацию о заговоре, который готовился среди офицеров и имел центры в Петрограде и в Ставке.
Шабловский. В конце июля?
Керенский. Да, возможно, еще раньше; это можно проверить следующим образом: когда вышел закон, дающий право арестовывать офицеров, которые не несли службу, и отправлять их в ссылку?
Либер. Думаю, 9 июля.
Керенский. Нет, позже. Через неделю или две до того, как этот закон был обнародован, я думал о способе организовать борьбу против заговорщиков. В конечном итоге законные меры, которые не позднее апреля месяца я, как министр юстиции, выработал для формальных целей, теперь стало необходимо применить на практике. Конечно, я информировал Временное правительство об этом новом феномене — «волне заговоров». В это время произошли аресты великих князей, но казалось, что нас намеренно навели на ложный след. Барановский направился в Ставку, чтобы расследовать, каково настроение и образ мыслей у людей на месте, и пролить свет на то, что делается в Союзе офицеров. В следующий раз, после поездки с Савинковым, он, между прочим, сказал мне по возвращении: «Сейчас атмосфера в Ставке отчаянная; они совершенно не выносят вас».