Преломление. Наука видеть иначе

Темный, разрушительный эффект заметен, когда человека помещают в обедненную среду. В конце 1980-х — начале 1990-х годов на Западе были опубликованы фотографии условий, в которых жили румынские сироты: они повергли в ужас весь мир (ранее Румыния была наглухо закрытой страной коммунистического блока, где правил Чаушеску). Дети (многие из которых были прикованы к кроватям) жили в плотно набитых комнатах, недоедали, подвергались жестокому обращению — их выводили в санузел, где оставляли лежать иногда даже в смирительных рубашках. Они росли в крайне обедненной среде, в ужасных условиях, которые даже трудно представить. Практически отсутствие общения, большое количество запретов и ограничений привели к снижению их познавательных способностей, не говоря уже об эмоциональных и психологических проблемах. После того как детей забрали из убогих воспитательных учреждений, провели исследование их неврологического развития. Выяснилось: в некоторых аспектах мозговой субстрат поведения в конечном счете достигал уровня нормы. Однако зрительная память, а также способность контроля и сдерживания реакций все еще отставали от нормальных показателей.

Это напрямую связано с воспитанием: и на индивидуальном, и на коллективном уровне существует множество неправильных принципов. Мы уже привыкли слышать о таких болезненных проблемах, как избалованность и чрезмерная родительская опека, и уверены, что именно эти тенденции в обществе и есть наши главные сложности. Однако я как нейрофизиолог озабочен другими затруднениями, нежели теми, которые обсуждаются в популярных дебатах. Важно понимать, что именно нужно ребенку для полноценного развития головного мозга, и, работая сообща, создать среду, в которой дети могли бы развиваться лучше. Возьмем жесткие санитарные нормы, принятые в нашем обществе. У меня есть дети, и вы, вероятно, думаете, что следующее предложение будет начинаться со слов: «Когда я был ребенком, мы часто ходили в школу пешком несколько километров по колено в снегу в чем мать родила!» Но я совсем не к этому веду.

Детям по большому счету нужны доброта и любовь во всем их великолепии — с улыбками и смехом. Но для меня доброта и любовь — это не то чтобы никогда не пойти по неровному спуску мимо скользкого склона, не споткнуться на тротуаре или не врезаться в столб. Это именно то, что я называю «дать детям пространство делать все это (и уверенность, что затем их утешат)». И не только потому, что так закаляется характер. Это неврологический эмпирический процесс в действии, и мы должны отдавать ему дань, особенно когда знаем про румынских сирот и других ребят по всему миру, которым не повезло и они лишены преимуществ, получаемых благодаря неразберихе и кутерьме вокруг них. Мозгу не всегда нужны мягкие игрушки. Он должен научиться «вставать на ноги» после того, как «упал», чтобы быть более прочным сейчас и иметь запас жизненных сил в перспективе. (Когда Бен Андервуд падал и ушибался на детской площадке и в школе его заставляли звать маму, она говорила, чтобы сын продолжал щелкать языком.) Если мы снижаем уровень текущего риска, не думая о будущем, воспитаем неполноценное поколение, которое не научится приспосабливаться к внешнему миру. Если вас вырастить на пуховой перине, вы станете пуховой периной… пышной, мягкой, которую легко сжечь.

Нам нужны дети, которые были бы детьми по своей природе!

Но не только дети должны признать, что риск необходим… это касается всего общества.

Прошлое развитие вашего мозга также включает в себя среду обитания вашего общества. В конце концов культура — это просто продукт работы мозга, коллективное воплощение мышления и поведения, поэтому мозг тоже растет и адаптируется благодаря сложным задачам. Обогащение среды часто приходит через искусство. Лучший пример соответствия разума и среды, выраженный в культурном процессе, — история экспериментального произведения российского композитора Игоря Стравинского «Весна священная». Это великая и очень важная работа, скандальная премьера которой состоялась в Париже весной 1913 года.