Преломление. Наука видеть иначе

Когда крупный человек прыгает в бассейн, получается сильный всплеск. Если небольшой человек точно так же бомбочкой прыгнет в воду, брызг будет меньше. Это очевидно. Однако идеи не подчиняются этим правилам, потому-то новаторский способ восприятия так много значит… и так востребован. Чтобы понять феномен «гениальности», мы должны подвергнуть сомнению убеждение, что серьезные последствия — результат больших перемен. Это не обязательно, и можно утверждать, что так не бывает. Каждый ищет возможность сделать скромные вложения, которые в итоге приведут к стартапам стоимостью выше миллиарда долларов. Ответ кроется в вопросе — очень незначительном на первый взгляд, но имеющем серьезные последствия: именно он, как мне кажется, и есть «хороший». Учитывая, что кажущиеся большими вопросы (или идеи) могут иметь небольшие последствия или вообще не иметь никаких, математики взялись за изучение этой очевидной истины. Объяснение подводит нас к теории, которая в последнее время стала едва ли не самой сильной из всех подрывающих основы наук… к теории хаоса и сложности[71]. Поняв, почему одни идеи влекут за собой громадные изменения, а другие — нет, мы научимся более эффективно конструировать и задавать вопросы, которые и приведут к так называемым гениальным идеям. Вопросы, начинающиеся с «почему», приводят к удивительным открытиям, особенно когда это «почему» бросает вызов непреложной истине. Но нам же так нравится предполагать линейные соединения, то есть мы убеждены: творческие способности возникают благодаря связи между несовместимыми элементами посредством внезапного озарения. Необходимо разобраться, отчего так происходит с этими вопросами. И эта осведомленность может привести к новым способам смотреть на мир, экспериментировать и взаимодействовать.

Теория хаоса и сложности — общая область научных исследований, появившаяся в последние 30 лет. И вот уже 15 лет… моя лаборатория активно участвует в исследованиях… в рамках изучения адаптивных сетей. Эта теория помогает изучать как явления естественной природы, так и созданное руками человека: от землетрясений и лавин до экономического кризиса и революции. Она помогла ученым доказать, что подобные значимые события на самом деле — системы взаимодействия частей, подчиняющиеся математическим законам и принципам. Большие изменения невозможно предвидеть, но после того, как они произойдут, их «массовость» становится четким распределением, или степенной функцией.

Так происходит потому, что сложные системы могут в итоге прийти к «состоянию самоорганизованной критичности»[72], где занимают удивительно тонкую грань между стабильностью и потрясениями. В таком состоянии падение песчинки (или публикация чешского романа в 1967 году) может не изменить абсолютно ничего, а может привести к обвалу. И мозг — это самая сложная живая система… если вообще не самая сложная из всех… известных в мире.

Основа теории хаоса и сложности на самом деле проста (и это не попытка прозвучать парадоксально, подобно художественному критику, описывающему скульптуру, — «большая, но при этом маленькая»). Система становится непредсказуемой и, следовательно, нелинейной (что включает вас и ваше восприятие или принятие коллективных решений), когда компоненты, составляющие ее, взаимосвязаны, поэтому на движение каждого из элементов влияют движения всех остальных соединенных с ним элементов. Мы несем в себе сложные системы, потому что мы — люди — такие и есть. Точно так же сложные системы и общество, и окружающая среда, и история ее эволюции. При этом несколько веков наука совсем иначе представляла устройство мира, которого на самом деле не существует… как мир с «линейной зависимостью». Он возник главным образом потому, что мысль, будто мозг развивался в рамках этого линейного убеждения, была вполне рабочей аппроксимацией, или приблизительной величиной. В этом мире, воплощенном в формулах ньютоновской физики (где весь мир — это не сцена, а бильярдный стол), из A следует B, из которого, в свою очередь, следует C. Ньютоновская модель работает приблизительно: энергия одного вызывает движение другого; удачные обстоятельства ведут к счастливому концу — модель годная, но неточная. Проблема в том, что, разбирая систему на простые компоненты, мы стираем с мира то, что делает его не только естественным, но и дивным… и радостным — взаимодействие между вещами! Жизнь и восприятие жизни. Живите… в пограничном пространстве.

(Это напоминает о естественной священной мантре «быть между».)

Мы можем думать об этих взаимосвязанных вещах (независимо от того, что они собой представляют) как об узлах сети, или элементах, у которых есть неоднородные связи — грани. В любой сети в одних узлах сходится больше граней (то есть связей), чем в других. Это снова возвращает к вопросам, но в особенности к хорошим… тем, которые ставят под сомнение убеждения.