Премьера

За неделю Антонина Владимировна познакомилась со многими женами офицеров и убедилась, что до этого не имела даже приблизительного представления о их жизни. Раньше эталоном женской верности считали княгиню Волконскую. А сколько тысяч княгинь Волконских живет сейчас на побережьях Ледовитого и Тихого океанов, на островах и полуостровах! Мужчины в море, а женщины месяцами живут одни, взяв на себя все заботы по воспитанию детей, по ведению ох какого нелегкого домашнего хозяйства: ведь, как рассказывают, подчас в отдаленных гарнизонах не было электричества и даже воды, приходилось растапливать снег и лед…

— Флотская жизнь, она только с виду красивая, — говорила Мария Афанасьевна. — Выскочит какая-нибудь городская девчонка за молодого моряка-лейтенанта, завезет он ее на самый край света, а сам в море уйдет на месяц, а то и на два, три. И все эти три месяца помимо служебных тягот живет в нем тревога за эту выросшую в тепличных условиях пичугу. Случается, что, не дождавшись даже возвращения мужа, улетает эта пичуга в края более теплые, под крылышко к маме и папе. Но ведь так бывает редко, большинство таких пичуг выживает и в этих холодных краях.

И Антонина Владимировна удивлялась, откуда в них берется столько физических сил, мужества и терпения.

«Что придает им силы? Любовь? Да, и любовь. Но, наверное, не только она. Любовь — штука хрупкая, она нередко разбивается о быт. А может быть, душевных сил им прибавляет то же сознание долга, понимание того, что Земля — очень маленькая?»

Как-то проходя по площади, на которой стоял памятник погибшему в мирные дни офицеру, Антонина Владимировна подумала вдруг: а почему бы не поставить где-нибудь памятник женщине, жене моряка или летчика? Чтобы мужья, проходя мимо него, останавливались и отдавали дань уважения своим подругам за их мужество и верность.

Антонина Владимировна даже придумала, где лучше поставить такой памятник: на скале, неподалеку от того героического стотридцатимиллиметрового орудия. Чтобы, уходя в море и возвращаясь домой, моряки за много миль от базы видели эту глядящую в даль океана ожидающую их женщину. И пусть у нее будет строгое и грустное выражение лица, сурово поджатые губы и горестные складки в уголках рта. Упаси бог, если какой-нибудь сентиментальный скульптор сделает ее улыбающейся и махающей платочком: «Ты стояла в белом платье и платком махала».

Познакомившись со многими женщинами этого отдаленного гарнизона, Антонина Владимировна убедилась, что почти все они на редкость сдержанны и работящи. Такими сделала их жизнь, хотя она и не сумела сломить их, они никогда не станут бездушными. Поэтому в памятнике должна быть отображена не только их сдержанность, а и глубинная доброта.

Когда Антонина Владимировна поделилась своими соображениями с Марией Афанасьевной, та, усмехнувшись, возразила:

— Памятник? Нет, не надо нам памятников. Как говорится, «нам наплевать на бронзы многопудье». Нам бы лучше прачечную да еще пару продовольственных магазинов.

Антонина Владимировна немного огорчилась, но тут же подумала о том, что, если ей удастся в образе Валентины Петровны из пьесы Половникова воплотить черты хотя бы той же Марии Афанасьевны, это тоже будет памятником всем женам офицеров, хотя и не отлитым в бронзе, а литературным, пожалуй, не менее значительным. Только теперь она по-настоящему оценила, насколько полезной оказалась для нее эта поездка в отдаленный гарнизон, и нашла тот ключ к роли, который ей не удалось найти в Москве. Да, эту роль нельзя играть в привычной для нее манере — только на бурной эмоции и с широким жестом. Ее надо играть более сдержанно, с потаенной болью, которая должна быть громче рыданий.

Она ясно понимала, что ломка собственной манеры игры не пройдет безболезненно, однако придется пойти на это, хотя бы ради тех, кого она здесь узнала и к кому прониклась огромным уважением и симпатией.

3

Вахтанг Юзович уже начал делать этюды и набрасывать эскизы, Заворонский выстраивал мизансцены, а Виктор Владимирцев пока лишь приглядывался к жизни на кораблях, на плавбазе, где они жили, на берегу, искал наиболее близкий прототип образа, созданного Половниковым. В принципе почти каждый из тех офицеров-подводников, с которыми познакомился Владимирцев, сам по себе мог бы стать если уж не чистым прообразом, то хотя бы его основой. Но сложность состояла в том, что для столь глобальной проблемы, которую поднял драматург, нужен был не просто любой жизненный образ, а герой большого общественного значения, стало быть, несколько пафосный, что ли. И найти художественные средства выражения этого пафоса было не так-то просто. Ибо мало было глубоко понять художественную идею всего спектакля, надо было ее еще и выстрадать.