Дэнни проводил эту внутреннюю инвентаризацию, по крайней мере, тысячу раз на дню. За левой щекой он хранил свою собственную «дурь», а за правой – товар для продажи. Обычно, когда Дэнни отправлялся из дома утром, за правой щекой у него было приблизительно двадцать пять доз, а за левой – пять. Пять пакетиков крэка – для пятичасовой езды в метро и беготни по Сити в качестве курьера, эдакого ковбоя без лошади. Ныряя в переулок или гребаную дыру в стене каждые пятнадцать минут на пятнадцать минут каждый раз, чтобы покурить молотой отравы. Со стержнем, с зажигалкой; неизменно привередливо растирая, пока Судьбы собираются на периферии, втискиваются грязными бородами и бормочут, декламируют тайные фундаменталистские тексты, осуждая существование Дэнни; грязные серые ногти разрывают его на части, а потом все это выдувается, сгорает, охваченное первым сильным потоком дыма, который Дэнни выпускает сжатым в трубочку ртом.
Пять упаковок равнялись двадцати трубкам – по одной каждые пятнадцать минут. Достаточно времени для того, чтобы его механизм работал, пока он прошлепает к другому финансовому учреждению, зайдет туда и поплетется дальше. Достаточно времени – если Дэнни заправился качественно, – чтобы избежать лязгающего упадка на Центральной линии, когда он сидит, потея, в слабо освещенном вагоне для перевозки скота вместе с остальными самцами и гетерами. Впрочем, слишком часто вздутое с одной стороны лицо Дэнни, почти как у бурундука, понемногу выравнивалось в течение дня. Если же правая щека выглядела чуть больше, чем обычно, Тимб изымал пакетик коричневого зелья в конце смены; или даже – когда чувствовал в себе особый настрой руководителя – брызгал ему в рот освежителем, чтобы уничтожить любой намек на вкус. И Дэнни должен был терпеть – принимать то дерьмо, в которое превратилась его жизнь.
Как же он дошел до
Когда это произошло, до или после истощения пласта крэка, который Дэнни обнаружил в подвале на Леопольд-роуд, ему невдомек. Материнская залежь крэка, конечно, была слишком хороша, чтобы походить на правду, и уже сейчас это абсолютно ясно. То ли замеры Дэнни с помощью прутов водопроводчика изначально были неточными, то ли большая часть крэка была просто смыта, испорчена дренажной системой и фильтрацией. Так или иначе, но через пару лет жизни на очень широкую ногу пласт исчез, и в пределах того же самого времени Дэнни, чувствуя себя спрессованным жизнью, выкурил свою первую трубку крэка и обнаружил то, что всегда подозревал: в этом самом неестественном из всех существующих занятий он, как оказалось, чувствовал себя естественно.
Два брата словно вновь сидели сейчас на качелях, как в том мистическом эпизоде из детства: Тембе опускается вниз на землю, в то время как его старший брат взлетает в психотическое небо. Так как Дэнни вовсю раскрутил популярный леденец, делая сначала по три, потом по пять, потом по шестьдесят трубок в день, Тембе решил для себя, что этого вполне достаточно, и наступил в дерьмо раз и навсегда.
К чести Тембе, несмотря на компетентность тысячи консультантов, психиатров, политических деятелей, служителей церкви и родителей тех подростков, которые умерли от передозировки экстази, он смог удивительно легко шагнуть назад в дверь невосприятия. «Как бы то ни было, но мне никогда не нравилось это дерьмо, – объяснял он членам вооруженного отряда, околачиваясь на островке нелегальной торговли наркотиками в Харлесденском метро, потягивая «Даннс Ривер» и дразня бродяг. – Я просто создал отдельную компанию, как будто это
Быть более справедливым и более выдающимся для Тимба в основном заключалось в том, чтобы перейти от необузданного потребления крэка к сверхэффективному производству и распределению. И если Дэнни бессвязно проложил свой путь через пики и спады возбуждения от крэка, больше уже не являясь кукловодом, а превратившись просто в марионетку на трубке, то Тембе поднял нити, выпавшие из его онемевших пальцев. Младший брат захватил клиентуру и заставлял старшего брата – когда-то такого высокомерного, такого большого и сильного – работать.