Преображение (СИ)

Адмирал Якино, поднявшись в рубку "Литторио", включился в происходящее слишком поздно. Понимая, что невидимая в темноте толпа катится прямо под форштевни его боевых кораблей, он отдал приказ изменить курс, выводя свои отряды с её пути. Крейсера отвернули на запад, а линкоры в противоположную сторону - на восток. В тоже время итальянский командующий флотом, имея на своём флагмане полноценный пеленгатор, был в лучшем положении, нежели немцы. Понимая, что всё равно обнаружен, он приказал осветить неприятеля. Для гаубиц эсминцев дистанция была великовата и в 3.35 "Литторио" дал залп средним калибром по пеленгу русских. Повиснув на парашютах в облаках, снаряды озарили их изнутри мертвенно-белым светом, который, рассеявшись в них, достиг поверхности чёрного, будто бездна, моря, изрядно ослабевшим. Но лишь только экипажи немецких торпедных катеров могли оценить жуткую красоту летящего по волнам, играющего размытыми тенями и ярко-белой пеной буруна, советского лидера. От остальных наблюдателей он был скрыт непроницаемой пеленой дымовой завесы.

То, что он обнаружен, капитан-лейтенант Тухов понял чуть раньше, по резким маневрам противоположной стороны, срывающим все расчёты на атаку. Самонаводящиеся по кильватерному следу торпеды - хорошо. Но погрешность на включение головки составляет целый кабельтов, а данные в торпеду надо ввести заранее. Попробуй тут попади, когда всё море переполосовано следами прошедших кораблей, которые, к тому же, наверняка изгибаются и пересекаются самым неприятным для командира БЧ-3 образом. То, что предполагаемые линкоры легли на параллельный курс - хорошо. Надо выждать, когда их эскорт выстроится, дать им время занять позиции в ордере. Только тогда можно рассчитывать точно "упасть на хвост" вражеским главным силам. А пока лидер летел, напрягая машины, как между Сциллой и Харибдой, между дозорной линией врага, в которой мог оказаться кто угодно, хоть катера, хоть эсминцы, и линейной эскадрой.

Немногие в его экипаже, заняв по боевой тревоге места на боевых постах, запертые в отсеках и башнях, сейчас точно знали, что происходит вокруг. Но приказы, приходящие с мостика, гул работающих на пределе форсажных дизелей, частые удары волн в корпус, заставляли людей внутренне сжаться от сознания, что помощи ждать неоткуда. И именно в этот момент тишины перед боем важно было направить их в правильное русло, чтобы в критический момент они проявили все те качества, упорство, талант, бесстрашие и инициативу, за которые и загремели в отверженный экипаж. Не допустить, чтобы испуг, неминуемый в первом серьёзном бою, сработал не на мобилизацию всей воли и энергии на борьбу, а перерос в паническую обречённость. Подумав об этом, Тухов взглянул на забившегося в угол Рубки Старчака. Будь он дельным комиссаром, прошёлся бы по отсекам, настропалил бы моряков на серьёзную драку, но этого от него ждать было слишком. Да и не будут его слушать, чтобы ни говорил. Не тот человек.

- Объявить на всех боевых постах! - используя с толком минуты вынужденного ожидания, приказал Тухов. - Мы находимся ввиду неприятельского флота и вынуждены принять бой! Успех дела зависит от чётких действий каждого краснофлотца и всего экипажа в целом! Командир корабля ждёт, что каждый исполнит свой долг и не подведёт боевых товарищей! - вот так, без "политики", старомодно, коротко и ёмко, капитан обратился к уму и сердцу подчинённых ему людей. Чтобы отбросить в сторону то, что сейчас не важно. Чтобы все, комсомольцы, коммунисты, беспартийные, недовольные, узбеки и евреи, русские и татары, поняли и осознали, что здесь, на "Преображении Господнем", свои. Ради них надо сделать всё, что возможно. А там, во тьме, притаился несущий смерть враг, которого надо уничтожить.

... Получив от торпедных катеров первого эшелона сообщение о том, что русский эсминец один и других кораблей противника не обнаружено, оба союзных адмирала испытали почти одинаковые чувства - смесь стыда, раздражения и ярости. Но действия их были в связи с этим совершенно различны. Если немец быстро совладал с собой, приказав конвою застопорить ход во избежание дальнейших столкновений и заняться оказанием помощи оказавшимся в воде, то итальянец азартно бросил в атаку четвёрку эсминцев из состава своего эскорта, посчитав, что этого будет достаточно, чтобы расправиться с одноклассником. Сам же, развив полный 28-узловый эскадренный ход, немного склоняясь на зюйд спешил выйти из-за крыла второго эшелона, чтобы увеличить дистанцию до противника, исключив даже случайные попадания торпедами, и при нужде поддержать авангард главным калибром флота. Впрочем, четвёрка "Солдати", имея два десятка 120-миллиметровок против пяти-шести стотридцаток, обыкновенного вооружения русских эсминцев, то есть превосходя противника по огневой мощи минимум в два с половиной раза, должна была быстро справиться с наглецом сама. И только опасение дьявольски точных русских торпед, заставляло Якино присматривать за боем лично, чтобы в любом случае не допустить того, чтобы русские ушли безнаказанно.