Преобразователь

– Пожалуй, приму-ка я душ, – решил я и бодро двинулся в сторону санузла.

* * *

– А где он жил? Прямо здесь? – у меня не получалось называть Успенского отцом при ней.

– В двух километрах отсюда. Там корпуса настоящей лаборатории Гильдии и ее же официальное представительство. Его дом был рядом, там его и взорвали.

– Почему-то я считал, что его взорвали в лаборатории.

– Это просто приколы восприятия. Раз взорвали ученого – значит, в лаборатории. Где ж еще его взрывать? Прямо там и взрывать. Только лаборатории обычно охраняются, а вот дома почему-то не всегда. А лаборатория – вот она, целехонька. И офис Гильдии целехонек: ищи дурака, который туда полезет. Там тоже все под землей. Только офисы – сверху, парковка там и все такое. Взрывай – не хочу.

– Разве его не охраняли?

– Охраняли как могли. Охраняли там, где он считал нужным. Он все-таки был глава Гильдии. Ты слабо представляешь, что это значит. Ну как папа римский или царь. Или верховный жрец. Глава Гильдии – это абсолютная священная власть, причем пожизненная. На него только что не молятся. Власть передается по наследству – это очень замкнутая цеховая структура.

– А откуда ты все это знаешь?

– От верблюда, – Аида откусила здоровенный кусок от бутерброда с колбасой, и на майку ей посыпались крошки. Вытерев жирные руки о штаны, она взялась за фарфоровую чашечку с кофе. – Зачем мне тебе что-то рассказывать?

– Я хочу знать, кем был … он и как там у них все устроено.

– Твой отец был сволочью с напрочь сорванной башней, хотя гений в своем роде. Он вообще не понимал, чем живое отличается от неживого. Вот и резал все подряд – душу искал… – Аида криво усмехнулась.

Я поймал ее взгляд – в нем светилась бешеная животная ненависть.

– Он был мертв, понимаешь? Когда стоишь с ним рядом – чувствуешь, что стоишь рядом с мертвецом. Нет, он был фантастический умен. Он мог почти все. Только не мог мертвое сделать живым – от этого и бесился. Он хотел найти формулу, понимаешь? Любой ценой найти формулу, которая делала бы из животного – человека. Как сделать из человека животное, он знал от рождения. Это у крысоловов – в крови.

Аида замолчала и снова откусила от своего уродливого бутерброда.

Сигареты нашла мне Аида. Они лежали в сигаретнице красного дерева. Я закурил, и дым поплыл в сторону окошка. Кондиционер не работал.

– Он мучил без радости и удовольствия. Он просто шел к цели, и те мучения, которые он причинял крысам и людям, были ему неприятны. Он их не хотел. Но он решил найти формулу и уже не мог остановиться. Его люди думали, что он ищет универсальный крысоистребитель, который раз и навсегда уничтожит этих тварей или сделает их контролируемыми. Крысоловы знают, что крыс можно было контролировать.

– Откуда?

– О, это такая древняя легенда. Когда-то… В общем, очень давно в Китае жили даосы. То ли монахи, то ли философы. И решили они облегчить себе жизнь. Им император мешал, буддисты мешали. Они были люди продвинутые, алхимики. И они решили вывести из крыс, которых вокруг было полно, специальных слуг. Ну, таких, чтобы сами размножались, были похожи на людей, только управляемы. Ну и схимичили. Как – не спрашивай. Только потом они медитировали, медитировали да и вышли все в астрал. А слуги-то самовоспроизводятся! С тех пор китайский император, а потом и все остальные ищут, где же у них кнопка. А крысы-то помнят, что они созданы, чтобы охранять, воевать и копить богатство для хозяев. Только хозяева-то ку-ку! А кнопочка у нас, Серега, есть. Отец твой нашел ее. А как нашел – так кончилось его время. А я прикидываю, что они его и убрали!

– Кто они, милая?

Я слушал этот бред и думал, что какое-то зерно истины во всем есть, только это как в теории жидо-масонского заговора: есть и жиды, и масоны, и заговор, просто одно с другим не вяжется.

– Кто-кто? Даосы.

– А почему не инопланетяне?

– А на фига им еще и крысы? Людей мало?

– Железная логика.

Аида сверкнула на меня глазами и принялась кромсать колбасу ножом.

– Ты можешь ровно резать?

– А на фига?

– Смотреть тошно.

– Ба, Серый, да ты эстет! – она насмешливо присвистнула и с удвоенной энергией принялась уродовать продукт.

Я вырвал у нее нож и нарезал несчастную колбасу ровными тоненькими кружочками.

Глядя на мои руки, Аида вдруг застекленела.

– Марк Михайлович всегда так резал. И крыс, и колбасу. Аккуратно и точно. Говорят, после его надрезов было очень мало крови – так хорошо он знал анатомию.

Я отложил нож и вытер руки о салфетку.

– Я не Марк Михайлович, Аида. Я никогда ничего не резал, кроме продуктов питания. И я ничем не могу тебе помочь. Я не он. Та девочка, которую поймали и мучили, тот ученый, что ставил над ней эксперименты, – их обоих больше нет. И их невозможно вернуть. Туда нельзя вернуться. Все это уже прошло. И тебе надо понять это. Ужас будет жить ровно столько, сколько ты будешь его кормить. Поплачь о загубленном детстве, осознай, что ты выросла, – и живи, живи как хочешь, дура! – последние слова я уже выкрикнул.

Она закрыла лицо руками и замолчала.

Между нами лежала тщательно нарезанная колбаса. Я взял крайний ломоть и принялся его жевать.