Преобразователь

Юноша окинул принцессу прозрачными, как хрусталь, глазами, и она ощутила себя выставленной на продажу уличной женщиной.

* * *

«Избыток света, который бьет из глубины души, переливается в тело, и оно от того просветляется. Грешник не может воспринять этот свет, да и не заслуживает того, ибо он исполнен греха и злобы, что названо “тьмой”. Поэтому сказано: “Тьма приняла и не объяла света”. Это происходит от того, что пути, по которым вошел бы этот свет, загромождены и закрыты ложью и тьмой. Ибо свет и тьма так же несовместимы, как Бог и тварь: куда должен войти Бог, оттуда надлежит выйти творенью».

Кловин задумалась над прочитанной страницей. Она сидела у окна в библиотеке. Вставленные в свинцовый переплет зеленые стекла слабо пропускали солнечные лучи, отчего в помещении царил вечный сумрак. На подставке перед ней лежала раскрытая книга с роскошными цветными миниатюрами. Она читала мастера Иоганна Экхарта из Хоххайма ²⁵, Кельнского учителя чтения. Его учение папа Иоанн объявил ложным, вследствие чего оно немедленно распространилось от Тюрингии до Немецкого моря. Доминиканец, облеченный самой высокой властью, в душе Экхарт был чужд духу воспитавшего его ордена. Он был главой немецкой провинции, что простиралась от Рейнских земель до Кельна, и пока он был наблюдателем, ничья кровь не лилась напрасно. Она видела мастера Иоганна однажды и навсегда запомнила его слова о том, что «Бог стал человеком затем, чтобы Бог родился в нашей душе, а душа в Боге».

Неподалеку на складном столике лежала шахматная доска с расставленными для игры фигурами. Рэндальф отправился по делам, и она коротала дни в одиночестве. Иногда к ней присоединялся младший брат Рэндальфа. Вот и сегодня, на исходе дня, он объявился в Скверной дыре, и даже здесь было слышно, как он ругается и дразнит прислугу, требует подогретого вина и жаркое на ужин.

Шум усилился, и вот уже двери со скрипом отворились и он возник на пороге. Кловин повернула голову.

– Все разбираешь чужие каракули? И охота тебе копаться в пыли. Пригласила бы жонглеров да весело провела время!

Он был в хорошем расположении духа и, держа в руке хлебную горбушку, забрался с ногами в кресло. Оглядев замершее на черно-белом поле воинство, он скорчил кислую мину и откусил ломоть. Ноздри Кловин шевельнулись, ловя аромат свежего хлеба.

Билэт не любил шахматы. Иногда, зевая и подперев щеку, он играл в триктрак, вяло двигая фишки по кругу, нарисованному на полированной деревянной дощечке.

Но сегодня они остались вдвоем, и он, покопавшись в кошеле, висящем у пояса, вытащил кожаный чехольчик и, распустив шелковый шнур, выудил оттуда куски пергамента, с одной стороны которых были нарисованы загадочные картинки, а с другой – просто орнамент из виноградных лоз.

– Что это? – не утерпев, спросила Кловин, одолеваемая любопытством.

Вошла служанка и поставила тлеющую жаровню с углями, зажгла свечи. Наступил вечер, и Дом погрузился в сумерки. Треща, свечи быстро оплывали в бронзовых шандалах, освещая столик для шахмат и поставец с раскрытой книгой. Остальное помещение тонуло во мраке.

– Тарот, – ответил Билэт, раскладывая на инструктированном медью столике умело выписанные рукой миниатюриста картинки с изображением людей, золотых динариев и деревянных чаш, черных посохов и острых мечей.

– Почему картинки словно отряды, каждая своего цвета и под своим гербом?

– Есть старшая и младшая колоды. Старшая – это козыри, стихии, управляющие человеком, младшая – четыре сословия людей: воины, купцы, монахи и простолюдины. На них гадают о прошлом и будущем. И еще младшей колодой можно играть на деньги.

– Но гадание – колдовское искусство, и за него можно сгореть на костре. А потом, разве можно играть на деньги магическими предметами?

– Еще как! – Билэт рассмеялся и тряхнул волосами. Жемчужина, подвешенная к его уху на тонкой цепочке, качнулась. – Вот третьего дня, например, я выиграл в баккара кучу золотых. Один болван поставил на динарии, а выпали – чаши. Люблю эту масть: кажется, в ней пульсирует жизнь и от нее кровь веселее бежит в моих жилах. Он думал, сила одолеет страсть… Глупец, никому еще не удалось победить самого себя. Я поставил на порок и выиграл!

Кловин бросила на него короткий взгляд.

– Зябко здесь, – заметил он и натянул на плечи подбитый лисой зеленый суконный кафтан без рукавов.

– Почему ты не носишь цвета Гильдии?

– А что носить одно и то же изо дня в день, как поденщик, у которого два медяка на неделю?! Серый мне к лицу, но уж больно приелся, – Билэт вытянул ноги в разноцветных штанах и с удовольствием оглядел причудливые сафьяновые башмаки с загнутыми носами. – Из самой Флоренции! Люблю все пестрое!

– Ну, что, сыграем или погадать вам, ваше высочество?

– Прошлое мне известно, а знаний о будущем не снести. Давай играть! А во что? Я ни одной игры не знаю.

– А я научу. Сыграем в «тринадцать». Смотри… эта игра досталась мне вместе с колодой от испанских цыган, в нее-то я и научу тебя играть. По-нашему она зовется «чертовой дюжиной» – очень подходящее название.