Преобразователь

Словом, я оставил в покое проклятых импрессионистов и обратился к более занятному предмету — прохожим. С интересом оглядывая снующих мимо людей, я забавлялся тем, что составлял их психологические портреты.

Вдруг я нечаянно встретился взглядом с какой-то девушкой. Несколько мгновений я рассматривал ее фигурку, прежде чем до меня дошло: это Мария!

Я заметил, как она замедлила шаг, и догадался, что она меня узнала, несмотря на то что на мне были потертые джинсы из ближайшего секонда и развеселенькая гавайская рубашка оттуда же… Да и в целом я производил впечатление того же придурка, что и в первый раз.

Не знаю зачем, но я поднялся и направился к ней. Она, умничка, все правильно сообразила, и по тому, как она неловко отвернула голову, было ясно, что я порядочно смутил ее. Но мне было все равно. Я хотел с ней познакомиться по-настоящему.

Я шагнул навстречу девушке и, поравнявшись с ней, пошел рядом. Окружающие нас люди подумали, что встретились хорошие знакомые, те, кто шел следом, уже были уверены, что мы просто гуляем. Так я избавил бедную девушку от осуждения окружающих, а заодно нас двоих от глупых восклицаний с обеих сторон.

Некоторое время мы шли рядом и молчали, привыкая друг к другу. Я ловил ритм ее шагов и пытался унюхать, какими духами она пользуется, но со второй задачей потерпел фиаско. По-моему, она не пользовалась ничем. Когда я почувствовал, что волна тревоги, исходившая от нее, улеглась, я посмотрел на ее профиль. Наконец-то я вспомнил, кого напомнила мне ее внешность. Малые голландцы! Девушка с серьгой. Или девушка с письмом у окна. Стиль эпохи схвачен изумительно. Полупрозрачная кожа, пастельно-охряные волосы, нежно-розовые губы, тонкий, акварельно очерченный профиль. Ни мазка, ни черточки из того, что всегда нравилось мне в женщинах. Голландское полотно, внезапно обретшее жизнь пятьсот лет спустя.

— Мария, в прошлый раз я не сумел вам представиться, так вот: меня зовут Сергей, — я забросил голландцев и вернулся к девушке.

Она смущенно улыбнулась и кивнула. Я жестом указал ей на скамейку, и она, слегка покраснев, присела на ее край. Я примостился рядом.

— Простите меня за столь примитивный способ знакомства, но я, ей-богу, не был уверен, что, упустив вас и на этот раз, буду иметь еще один шанс на встречу.

Она снова улыбнулась и наконец посмотрела мне в глаза:

— Как вы себя чувствуете? В прошлый раз вы выглядели неважно.

— Да, скажем прямо, выглядел отвратительно. Не знаю, что я должен сказать еще из куртуазных соображений, но мне очень хочется просто на вас смотреть. Давайте я приглашу вас… да хоть в Пушкинский музей изящных искусств. Вы будете смотреть на картины, а я — на вас.

Про себя я подумал, что на билеты денег мне как раз должно хватить. Но вот на кофе… Черт, а ведь есть какой-то прикол в том, что я охмуряю девушку, имея всего тысячу рублей наличными.

— А пойдем, — согласилась она и улыбнулась. Когда она улыбалась, ее глаза излучали мягкий свет, совершенно преображавший ее бледное лицо. — Только что мы там будем делать, кроме шуток?

Я и сам не знал, ведь я еще ни разу не приглашал девушек в музей. Почему бы и нет? Не в кино же мне ее звать, тем более денег на билеты все равно не хватит. Какая-то часть меня мимолетно ужаснулась абсурдной нищете, но я не хотел думать об этом. Пока не хотел.

— Я абсолютно серьезен. Мы будем смотреть картины. Что еще можно делать в музее?

На ее лице мелькнуло легкое замешательство, и она недоверчиво взглянула на меня.

— А зачем их смотреть? Все равно ведь… — она замолчала и опустила глаза, словно я предложил ей что-то на грани фола: подглядеть за нудистами или украсть из магазина банку икры.

Я решил не вникать в ее бессознательное, поднялся и протянул ей руку. Она доверчиво вложила мне в ладонь свою, и я повел ее к метро. Турникет мы миновали по ее билету, и нырнули в подземку, где я не был уже лет пять.

Конечно, это были голландцы, хоть нет в Пушкинском «Девушки с жемчужной сережкой» Вермеера и «Камеристки» Рембрандта. Мы стояли возле «Девушки за работой», и в ее полуопущенных глазах я снова увидел Марию, а она сама тем временем куда-то ушла. Я отправился на ее поиски. Побродив по залам, я обнаружил ее возле «Мадонны» Кранаха. Мария смотрела на нее не отрываясь, я же смотрел на Марию. Вдруг она схватила меня за плечо мокрой от липкого пота рукой и стала оседать на пол, бессмысленно шевеля губами. Я подхватил ее под руку и почти донес до ближайшего стульчика, который явно не был предназначен для посетителей.

— Что, что случилось? Тебе плохо? Я огляделся в поисках какого-нибудь решения. Вдруг я ощутил на своем запястье железный захват, и, едва не взвизгнув от боли и неожиданности, обернулся на девушку.

— Все нормально, Сергей, — сказала она и поднялась со стула. — Просто мне показалось… Она выпустила мою руку, на которой остались синие отпечатки ее ногтей, и твердым шагом вдруг направилась обратно к «Мадонне с виноградом», попутно озираясь и бросая быстрые взгляды на картины вокруг. Я двинулся за ней.