Преобразователь

Все было кончено. Алая пена выплеснулась из ее рта на пол. Кровь из раны перестала течь, но глаза, ее голубые глаза с ненавистью смотрели на Кловин. Та осторожно закрыла их. И только тут заметила, что щуплый монах в белой рясе неотрывно смотрит на нее.

— Я зря положился на вас — вы сделали все, чтобы она не дожила до моего возвращения. Значит, вы ее знали?

Кловин кивнула и посмотрела на свои окровавленные ладони. Ее ноздри шевельнулись, как будто она принюхивалась к чему-то.

— Именем Святой инквизиции вы поедете со мной…

Женщина подняла на монаха покрасневшие глаза, и улыбка скользнула по ее губам.

— Кто хозяин этих земель? Я требую правосудия.

— Барон Рэндальф фон Франц.

Путница вздрогнула и опустила голову.

Истошный визг разнесся на весь трактир. Зазвенела разбитая посуда.

Путница вскочила с лежанки и обернулась.

— Господи Иисусе! — пробормотал монах и отступил в коридор.

Вместо женского тела, на шкуре шипя и пенясь растекалась омерзительная лужа слизи, в которой плавали остатки волос и кровавые сгустки.

— Ведьма, держи ведьму! — трактирщица зашлась в крике, тыча в странницу толстым пальцем.

— Никому не двигаться! Именем барона, судьи и господина этих земель, вы последуете за нами! — на пороге, лязгая доспехами, возникли двое мужчин в серых суконных плащах. Звеня шпорами, они прошли в комнатушку, отчего в ней сразу же стало тесно. Оглядев залитую липкой дрянью шкуру, они осторожно свернули ее и велели отнести в повозку. Потом взяли женщину под руки и повели вниз.

Один из них обернулся.

— Святой отец, вам придется поехать в замок. Именем барона.

Он перевел тяжелый взгляд на трактирщицу и ее растерянного Гаспара:

— Будете болтать — язык отрежу. Отдайте клинок.

Мужчина затряс головой, как лошадь, и секунду спустя кинжал, похожий на звериный клык, перекочевал в руки стражника.

Они ушли.

С улицы донеслись скрип повозки и цоканье копыт.

Трактирщица с ужасом смотрела на испачканную солому с опустевшей лежанки да на небольшую лужицу воды, в которую превратилась натекшая с покойницы кровь.

Глава 22 Согласие

— Это меняет дело. Это в корне меняет дело, — тучный мужчина, облаченный в черную рясу, с отделанным эмалью крестом, бросил на собеседника короткий взгляд. Говорил он немного в нос, и от этого речь его звучала невнятно. К тому же он имел привычку странно растягивать некоторые слова, отчего собеседники то подозревали в его речах неуместную иронию, то обвиняли его в принадлежности к виноватому во всем народу.

— Да, отец Виталий. Мне с самого начала казалось, что развязка ждет нас в Москве. И поездка дьякона не так уж и уместна, учитывая его недисциплинированность.

— Ну, вы уже и в волюнтаризме нашего бедного семинариста обвиняете, — из-под тяжелых набрякших век издевательски сверкнули выпуклые глаза.

«До чего же все-таки отец председатель смахивает на пекинеса», — подумал про себя собеседник в такой же черной рясе, правда фигурой в пику первому — высокий и худощавый. В отличие от брюнета отца Виталия, его голову венчали вьющиеся седые локоны, зачесанные с высокого лба. «Может, и еврей, а уж выглядит как татарин. И борода не Ааронова», — при этих, вовсе недостойных секретаря, мыслях, протоиерей Викентий отчего-то развеселился и посмотрел на отца Виталия со встречной издевкой.

— Это вам не Ксения Собчак, — отчего-то обронил он, видимо намекая на какую-то давнишнюю историю. У семинариста, между прочим, отец в неканонизированных святых ходит, а брат — преосвященный. Этих Тимофеевых в каждой епархии по штуке.

— Значит, по-братски, так сказать, и разберутся, — отец-председатель тяжело повернулся на стуле, отчего тот жалобно заскрипел. — А другого тот бы к себе и не подпустил.

— Куем, стало быть, кадры? Пополняем ряды, так сказать? В лучших традициях этих стен? — отец Викентий обвел подбородком недавно отремонтированную приемную Отдела по международным контактам и сообразил, что допустил вырваться недопустимому. Теперь внезапно замолчать означало выдать испуг, а этого он позволить себе не мог. Хотя, что и говорить, испугался. При нынешнем — не то что при давешнем. Фонд «Согласие» негласно правил бал, или, выражаясь профессиональными жаргонизмами, сослужил у престола. Но по старой диссидентско-интеллигентской привычке остановиться Викентий уже не мог.

— Вы бы хоть бюстик Никодима куда сдвинули, — зачем-то добавил он и посмотрел в потолок.

Отец Виталий поднял собачьи глаза, припухшие и обведенные темными кругами, что выдавало в нем хронического почечного больного.

— А зачем? — и вдруг весело хмыкнул: — И что Собчак? Собчак — она тоже человек. А отчего не позвать человека? Как заблудшую овцу, — отец Виталий тоже развеселился.

— Вы бы еще балерину эту позвали.

— Можно и балерину, — беззаботно согласился председатель. Лишь бы голая не снималась да короткие юбки не носила. Да ладно тебе, отец, будет у нас и благорастворение воздухов теперь, и…

— Плач и воздыхание, — секретарь вздохнул и, взмахнув шелковым рукавом летней рясы греческого фасону, откинул со лба волосы.

— Душно у тебя.