Преодоление

Вспомнил он, что были случаи, и нередкие, разбивало вот здесь, на салме, их монастырские судёнышки. Ветхими они не были, а вот с чего-то разбивало. Один раз потонула вся известь, что везли для крепостного строения. Потонули и люди. Тогда возводили башни и крепостные стены, а известью связывали бутовый камень… Ну, известь-то – бог с ней! А вот людей жалко, уже не вернешь. Трое иноков и четверо монастырских слуг канули на дно салмы. Горестный то был день в обители… Помянули…

Всю дорогу сюда его терзали противоречивые чувства. А сейчас обострились. За дорогу от тяжести пути у него подтянуло живот, но почувствовал он и былую легкость в теле, как в молодые годы. Оброс он жирком на обильных хлебах Троице-Сергиева монастыря, точнее, на его подворье в Богоявленском монастыре, в Москве. Оброс!.. А вот теперь вернулся к прежнему, каким был…

Он вспомнил свой путь сюда, первый раз в ссылку, на Соловки. Давно то было. Ещё при царе Фёдоре, боголюбивом. С тех пор прошло более двадцати пяти лет… В миру ему, Аверкию Палицыну, тогда не оставили ничего, чем он мог бы кормиться. Он и постригся.

А на Соловках тревожно было в ту пору, как и во всех волостях на реках Кеме, Ковде, Умбе, Керети, во всех поморских селениях. Что ни год, то набег финнов, каянских немцев, а то и шведов… Приходили они немалой силой: на судах, человек по семьсот, а то и по нескольку тысяч. Жгут, грабят, убивают…

Богат край лесом, морем, рыбой, всякой дичью и ягодами. А житья не дают супостаты.

Такую наглость недолго терпели в Москве. Государь Фёдор, а точнее, его шурин Борис Годунов снарядил карательным походом немалую рать во главе с двоюродными братьями, князьями Волконскими: Андреем Романовичем и Григорием Константиновичем. При них, воеводах, были боярские сыны, стрелецкие головы, двести московских стрельцов, с сотню запорожских казаков да ещё какие-то сербы и валахи с литовцами. Монастырь подсуетился тоже: нанял из местных сотню мужиков. И князья ушли с этой ратью под финский город Каяну, откуда и были в основном-то набеги.

Вернулись они оттуда с великой добычей.

Прощаясь в тот раз, князь Григорий Волконский обещал, что донесёт в Москве, в Разрядном приказе, что без крепости монастырю не обойтись.

– Отче, крепость надо возводить! – обратился он к игумену Иакову. – Без неё вам не выстоять против шведов и финнов!..

И своё слово Волконские сдержали. Уже на следующий год в монастыре появился воевода Иван Яхонтов. Приехал он не один, с командой помощников. Они осмотрели строящуюся крепость. Для ускорения строительства собрали людей из волостей.

И крепость была завершена в тот же год. Воздвигнутая из диких неотёсанных больших камней, она украсилась восемью высокими башнями, имела столько же ворот. Стену длиной в пятьсот девять саженей в плане кругло-продолговатой формы, внизу с бойницами, вверху с окнами и амбразурами, накрыли деревянной крышей. Поставили крепость так, что одним боком, западным, она выходила на берег моря, а другой, противоположный её бок, прикрывало озеро Святое, большое и глубокое. Планировал её как зодчий свой же соловецкий монах Трифон, родом из поморского селения Неноксы… И вот сейчас, как уже слышал он, Авраамий, Трифон умер: там же, в монастыре, его записали в синодик для поминания, без выписки, до тех пор пока стоит обитель…

Уезжал он, Авраамий, с Соловков как раз в тот год, когда зимой, в январе, погорели в монастыре мельницы и житницы с хлебом. И на острова пришёл голод.

И вот сейчас туда, на остров, Большой Соловецкий, они вышли уже глубокой ночью. Казалось, чудом угодили куда надо. Внезапно ночные сумерки перед ними ещё сильнее потемнели. Куда-то вверх поползла чернота, застилая всё впереди… И сразу же ладья пошла тихой водой. Нет ни волнения, ни качки.

– Сто-ой! – заорал на корме рулевой гребцам, сообразив, что это значит.

Гребцы затабанили вёслами, натужно кряхтя. И ладья, застопорив ход, остановилась, слегка покачиваясь на слабых волнах.

Присмотревшись, Авраамий узнал причал в бухте Большого Соловецкого острова, а за ним, дальше, угадывались знакомые очертания высоких крепостных стен обители.

– Своим Бог помогает! Вот так-то, братцы! Хи-хи! – заговорил на ладье кто-то келейным голоском, нервно хихикая после пережитого.

– Ээ-й! Кто там?! – послышался в этот момент из темноты зычный голос.

И они, вновь прибывшие, ответили, сошли с ладьи на деревянную пристань, на обледенелые скользкие доски настила.

Сбежались монахи.

– Как вы, братцы, решились-то на такое? – восклицая, обступили они их. – Мы ведь по осени и весне не ходим на материк-то!.. А зимой и подавно!..

Среди монахов Авраамий заметил знакомую фигуру.

– О-о, брат Елизар! Жив, жив! – воскликнул он невольно.

– Как видишь! – отозвался тот, шагнув к нему навстречу.

С ним, со старцем Елизаром, он в прошлом был дружен более, чем с кем-нибудь в обители.