Преодоление

Чем ниже Сохатый спускался, тем быстрее надвигалась навстречу земля, и он начал беспокоиться за ноги. Разглядывая вероятное место приземления, поучал себя: "Приземляйся на расслабленные ноги, ни в коем случае не лови ими землю, пусть она сама их найдет, тогда кочки и ямы не страшны".

Парашют немного раскачивало порывами ветра, и от этого земля шла на Сохатого волнообразно, как будто Кто-то наклонял ее к нему то одной, то другой стороной. Наконец встречное ее движение сменилось ощущением падения, и, почувствовав удар ног о землю, он повалился на бок. "Лежу на земле-матушке... И кажется, целехонек". Попытался встать, но не тут-то было: стропы парашюта прижали его к земле. Поняв, что встать в таком положении нельзя, Сохатый стал подтягивать стропы парашюта на себя. Выбирал их до тех пор, пока не опрокинул купол на землю.

Встав наконец на ноги и расстегнув замок подвесной системы, Сохатый сбросил с себя теперь уже ненужные лямки.

- С днем рождения, Ваня... Жить тебе теперь еще сто лет!

Он прошелся, потоптался, понагибался, проверяя своё состояние, и, убедившись, что цел, снял защитный шлем с головы. Настало время готовить аварийную радиостанцию к работе. "Сам отлаживал службу спасения, сам обучал, самого и спасать будут, и оценку спасателям тебе же придется выставлять".

Сел на свернутый парашют, чтобы передохнуть и собраться с мыслями. Прислушался к себе: волнения как будто и не уловил, но почувствовал подрагивающую напряженность мышц, их возбужденную готовность к новым испытаниям. Стараясь избавиться от ненужного напряжения, покрутил головой, поработал вверх-вниз плечами, подвигал лопатками и почувствовал облегчение. Послушал сердце: "Пульс восемьдесят. Пока неплохо, старина! А почему старина?.. Еще, кажись, не "укатали Сивку крутые горки".

Ощутив опять появляющееся на мышцах напряжение, Сохатый укоризненно стал выговаривать себе: "Ну-ка расслабься. Не натягивайся канатом, а то никакого отдыха не получится! Все, что случилось, - осталось в прошлом. Оно уже не может тебя убить, хотя и может иметь последствия на будущее".

Видимо, никогда человеку не побороть чувство страха. В воздухе бояться было некогда, но страх придет обязательно. Только когда и при каких обстоятельствах?

Сохатому хотелось пойти к лежащей метрах в пятистах от него на опушке леса машине и подумать рядом с ней, почему она взбунтовалась, не выполнила его волю, не вышла из штопора. Но Иван Анисимович сдержал себя, решив ждать вертолета на открытом месте, чтобы посадить его рядом с собой.

Вскоре Сохатый услышал шум мотора и похлопывание вращающегося винта вертолета. Он включил аварийную радиостанцию на передачу:

- Вертолет, я - сто первый, тебя вижу. Развернись вправо на сорок градусов. Как слышишь?

- Сто первый, слышу вас. Доворачиваюсь.

- Хорошо. Включаю рацию в режим маяка. Передайте на аэродром, что у меня порядок, повреждений нет.

* * *

Командир вертолета делал последний круг над местом аварии, а Сохатый смотрел через стекло иллюминатора на лежащий в перелеске самолет. С высоты в сто метров машина напоминала скорее полигонный макет, нежели упавший самолет: даже березки, окружающие его со всех сторон, стояли целехонькие, почти не опаленные взрывом. Белый дюраль плоскостей и фюзеляжа, освещенный солнцем, резко контрастировал с небольшим черным кругом выгоревшей травы.

"Как неожиданны порой наши жизненные дороги!- - думал Сохатый. - Через тридцать с лишним лет я вновь оказался на этой земле... Первый полет после училища выполнил здесь. И тут же впервые за все свои годы летной службы приземлился не вместе с самолетом... На войне горел и падал, садился не на аэродромы, но ни разу не пришлось бросать в воздухе машину, а сегодня в учебном полете вынужденно воспользовался катапультой. Десятки лет надевал и подгонял по себе парашютные лямки, пристегивался накрепко привязными ремнями к пилотскому креслу, каждый раз думал, что они мне не понадобятся. Делал это сам и требовал от других. На всякий случай! Но вот пришел и мой черед...

Достается такое испытание, к счастью, не каждому летчику. А те, кому выпадает этот трудный экзамен, оказываются, к сожалению, не всегда к нему готовы..."

Закрыв глаза, Сохатый попытался представить последние секунды полета. Сосредоточившись, он вновь увидел перед собой приборную доску. Стрелки подтверждали правильность его действий. Он опять мысленно включил форсаж и повел самолет вверх... Секунды и доли их выстраивались в его голове плотной шеренгой цифр, и в ней не было пустых, не просматриваемых мгновений, которые бы вызывали у него сомнение или требовали поиска ответа на то, как чувствовала себя машина, что он делал в это время... И вот новый срыв в штопор, которого, по его глубокому убеждению, не должно было быть.

"Но он произошел... Почему же? Что от меня ускользнуло? В чем я ошибся?"