Преодоление

— Кто сказал — второстепенным? Ты лучше разберись, почему твои студенты пропускают занятия. И мы разберемся. Учеба людей — тоже наша забота. И не последняя. Тут у нас должны быть не беспредметные разглагольствования, а — контакт.

Заметив, что Коростелев не согласен, Груздев приподнял руку с растопыренными пальцами и продолжал:

— Ты не путай и не передергивай. Одно дело учеба — инженеров нам не хватает — и другое — специалисты, которые должны отдавать себя всецело стройке. А ты их дергаешь с производства, то одного, то другого. Штат надо иметь постоянный в институте! — Груздев круто повернулся к Соколкову. — Ты понимаешь — не представляю себе инженера, который сразу два разных дела делает. — Он поднял руку, покрутил ею, подыскивая слова точнее. — Который не мозгует, как построить лучше, выгоднее, как силы людей попусту не тратить, заставить их самих думать. Инженер за все в ответе должен быть, а не гастролером: пришел в котлован, поглазел и — айда в контору на часы поглядывать, когда рабочий день кончится. Не по-нашему это! — закончил Груздев и тяжело положил ладонь на край стола.

Соколков думал точно так же, но медлил вступить в разговор. Его одолевала мысль: откуда все это у Коростелева, в чем причина его равнодушия к работе, упрощенного, облегченного отношения к жизни? Ведь они почти одногодки, стало быть, не могли не коснуться Коростелева все испытания, которые выпали на долю их поколения. Особенно — война. Воевать он, допустим, не мог, но знал ли в шестнадцать лет путь к заводской проходной?

Соколкову часто снилась эта дорога, длиною в три или даже четыре года, дорога беспрерывного труда. Всюду рядом с ветеранами, вернувшимися с заслуженного отдыха на завод, проходили первую трудовую закалку они — подростки, выдюжившие недосыпание и полуголод только благодаря своей молодости. Прошел ли такую школу Коростелев или отсиживался за спиной родителей? Как сложилась его судьба дальше?..

— Возражать не приходится, Евгений Евгеньевич, — сказал Соколков, — действительно, не по-нашему. — Он вложил заявление Коростелева в папку. — Не знаю, стоит ли разбирать этот вопрос на парткоме, как вы просите, но улучшать работу института надо. Тут вы ограничиваетесь частностями, не предлагаете коренных мер. Институт в Речном должен встать на ноги. Капитально. — Соколков поднял на Коростелева глаза. — А вы живете одним днем. Тришкин кафтан латаете. Сегодня один читает курс, завтра — другой. Экзамены принимает третий. Посмотрят на такие дела в министерстве и прикроют ваш институт. А он — единственный и первый в городе. Наша гордость, можно сказать.

— Слова правильные, но… — Коростелев пожал плечами. — Но я не вижу поддержки. Наша работа зависит от многих причин.

— Всего от двух, — вмешался в разговор Груздев. — От состава преподавателей и от состава студентов. Какими будут они, такими и инженеры получатся. А они нам, повторяю, нужны позарез! Кстати, — Груздев поверх очков посмотрел на Соколкова, — почему от вопроса учебы молодежи уходит комсомольский комитет? Мне твой Тимкин, знаешь ли, верхоглядом представляется.

— При чем тут Тимкин? — поднимаясь со стула, ответил Коростелев. — С Ильей Петровичем, видимо, договориться невозможно. А насчет министерства, Валентин Александрович, не беспокойтесь. Министерство я проинформировал своевременно. Стройка обязана помогать институту. По крайней мере — на первых порах.

— Вот, вот! Все записочки! — оборвал Груздев. — А нам не до них. У нас зима на носу.

Коростелев попрощался и ушел, а Груздев не успокаивался, возмущался белоручками, формалистами, лодырями, которых, по его мнению, столько развелось — хоть отбавляй.

Он возбужденно ходил вокруг стола и вдруг вспомнил о лекарстве, достал круглую стекляшку, вытряхнул из нее на ладонь крохотную таблетку и проглотил.

— А горячиться-то вам нельзя, — мягко, даже ласково сказал Соколков.

— Нельзя, — в тон ему ответил Груздев и тяжело опустился в кресло. — Много есть всяких «нельзя», а надо. Именно за эту зиму надо обойти многие «нельзя», чтобы потом можно было сказать людям: «Мы сделали все, что могли». — Илья Петрович еще глубже погрузился в кресло, сомкнул набухшие веки. — Нельзя воровать… Нельзя предать наше святое дело… Нельзя деньги получать не за работу, а за ее видимость. Об этом мы всегда должны ном-нить. Утверждать это…

— Притом активно! — продолжил Соколков. — А ведь Коростелев еще правым себя чувствует! Что, если удовлетворить его просьбу? Взять и обсудить на парткоме это заявление? Глядишь, и другим урок будет.

Груздев открыл глаза, посмотрел недоуменно потухшим взглядом на Соколкова, словно очнулся от глубокого сна.

— Не время, — ответил он вялым голосом, освобождаясь от усталости, сковавшей его внезапно, и, уже придя в себя, твердо повторил: — Не время! Давай ставить вопрос о подготовке к зиме.

— Это само собой, в первую очередь, — согласился Соколков. — Я имею в виду следующее заседание парткома. Не нравится мне возня, которую затевает Коростелев. В какой-то мере вы ставите себя под удар…