Собрание закончилось быстро. Большинство проголосовало за предложение Тимкина — объявить Крисановой строгий выговор. «Вот и освободилась», — подумала Лена. Она вышла в коридор, натянула на голову спортивную шапочку и пошла той же быстрой походкой, прямо глядя перед собой. «Вот и еще выдержала одно испытание. Теперь можно ни о чем не думать и работать. Просто работать, убирать строительный хлам. Так, как это делал когда-то Илья Петрович Груздев на Волховстрое или еще где-нибудь. Когда был молод и понимал, что всякая работа, пусть самая черная, — благородна, нужна. Без нее просто не обойтись. Кто-то должен был делать эту работу, и вот теперь делает ее она».
Лена посмотрела рассеянным взглядом вокруг, на сиреневые венчики возле фонарей, ступила на твердый, лоснящийся ледяными глыбами тротуар и увидела Кострова.
— Здравствуйте, Лена, — сказал он, шагнув ей навстречу.
— Добрый вечер, Василий Иванович. Каким образом вы здесь оказались?
— Если честно, пришел узнать, как прошло собрание.
— Собрание? Тоже скажу честно — не знаю.
— То есть как не знаете? Вы же были на собрании?
— Была и не была. Словом, это собрание меня нисколько не интересовало.
— Но ведь обсуждался ваш вопрос. Чем кончилось?
— Строгим выговором. Так и должно было быть.
— Я с вами не согласен. Тут кроется какое-то недоразумение. Вы выступили, объяснили им?
— Нет, — беззаботно ответила Лена. — А зачем?
— Затем, чтобы восстановить справедливость. Вы не заслуживаете никаких порицаний.
— А вообще-то верно, Василий Иванович.
Она улыбнулась простосердечно, почувствовав себя необыкновенно легко, и начала подробно рассказывать ему все, о чем так упорно молчала в разговоре с другими людьми. Василию стали наконец известны подробности работы министерской комиссии, роль, которую сыграл в ее выводах Норин, и причины ухода Лены от него. Только о своем столь быстром и неожиданном сближении с Петром и визите Марии Михайловны она не сказала ни слова. Василий чувствовал, что Лена чего-то не договаривает, но не стремился расспрашивать. Он знал основное — причины, заставившие Лену поступить так, как и должен был поступить честный человек. Ему захотелось сказать Лене много хороших слов, но он лишь бережно сжал ее опущенную руку.
— Лена, позвольте мне рассказать обо всем этом Соколкову?
— Нет! Нет! Все это теперь ни к чему.
— То есть как ни к чему? Вас устраивает ваше теперешнее положение?
— А почему бы и нет?
— Потому что из-за каких-то проходимцев вы не должны оставлять любимое дело, вашу стройку! Для меня, например, вы… Короче говоря, понятие «лучшие люди стройки» для меня не существует без вас.
— Ну уж, Василий Иванович! Слишком громко.
— Громко? А вы знаете, что в свое время именно вы утвердили меня в решении бросить школу и приехать сюда? Я и сейчас помню ваш счастливый взгляд… «Майна! Давай!» Вы что — забыли?
Глаза Лены заблестели. Она опустила голову.
— Спасибо, Василий Иванович, — тихо проговорила Лена. — А вы знаете, Илья Петрович как-то сказал: «Строительство — дело временное. Рано или поздно наступает конец. И тогда начинается самое главное. Энергия начинает питать фабрики, заводы — все вокруг…» Вот, видите, теперь я оказалась на главном направлении. Все нормально.
— Вы просто храбритесь. У вас не хватает мужества признаться в том, что вам жаль станцию. Жаль, что стройка завершается без вашего участия… Чего там говорить! Так ведь это?
— Так. Если сказать честно, мне бы хотелось построить еще много станций. Столько, насколько хватит жизни. Не одна ведь Касатка на белом свете. И хочется их всех быстрее разбудить. Дать им такую же большую жизнь и увидеть это.
— Ну вот, значит, надо все поставить на свои места.
— Не надо. Спасибо вам за все. — Лена посмотрела ему в глаза, которые показались ей смелыми и решительными. — Не надо, — повторила Лена. — Еще раз спасибо. Я пойду.
— Куда вы?
— Куда? Скорее всего, к Кате.
— Идемте, я вас провожу.
— Что вы! Это слишком далеко.
— Ну хотя бы немного.
Они пошли по ярко освещенной улице, мимо центрального гастронома, мимо кинотеатра «Энергия». Василий взглянул на рекламу. Мелькнула мысль: не пригласить ли Лену в кино? И вдруг он почувствовал растерянность. От толпы, стоявшей около кинотеатра, отделились две женские фигуры. Василий узнал Любу и Нину. Неподалеку стоял Норин, он отвернулся и старательно прикуривал сигарету.
— Интересно получается, — с деланной улыбкой сказала Нина, — жена не может попасть в дом, а Василий Иванович прогуливается с девушками. — И тут Нина смутилась. Теперь уже она ощутила неловкость и растерянность, узнав Лену. Но ей все же пришлось поздороваться с Леной и обменяться несколькими фразами. Обе они отошли в сторону. Нина спросила:
— Что-то тебя совсем не видно? Я думала, ты куда-нибудь уехала.
— А я слышала, собираешься уезжать ты. Разве это не так?