Преодоление

Эти слова Соколков сказал тихо. Они едва были различимы на свистящем ветру, который клубил снежную крупу на плотине и рассеивал ее над застывшей рекой.

— Сгорел, — согласился Василий, — но должна торжествовать справедливость или нет?

— Она торжествует! — Соколков выбросил руку с разжатыми пальцами — назад, к станции, затем вниз, показав на поблескивающую настом плотину, и еще раз — вперед, в сторону шлюза. — Там, здесь, всюду! Груздев сделал свое дело, позаботился о живущих и о тех, кто будет жить. И веру свою передал всем нам! — Соколков остановился на развилке дорог. — Я думаю, мы договорились. Или пойдем дальше, на шлюз?

— Нет, мне в институт.

— Тогда бывай!

— Спасибо! — сказал Василий.

— Тебе спасибо! Все уладим с Крисановой, завтра же. А ты забегай, не теряй контакта.

Засунув руки в карманы куртки, Соколков зашагал к шлюзу, но, словно почувствовав взгляд Василия, обернулся:

— Совсем забыл об одной мыслишке.

Он подошел вплотную к Кострову, взялся осторожно двумя пальцами за пуговицу на его пальто и, глядя в глаза, спросил:

— Как ты смотришь насчет директорства в институте?

— Положительно смотрю.

— Нет, ты серьезно?

— Смотрю положительно на перевод Коростелева.

— Не дури. Я спрашиваю, согласен ли принять институт?

— Я?! Институт! Ну нет. Шутишь ты или серьезно?.. Благодарю за доверие, но эта работа мне не по душе. Хочу проситься на стройку.

— Вон как! — удивился Соколков. — А ты все-таки подумай. Кроме тебя, кандидатуры не вижу.

Василий спешил. В аудиторию он вошел вовремя. Студенты собрались и ждали его. Это была последняя консультация перед экзаменом, и поэтому она началась бурно. Вопросы, как нарочно, сыпались без конца. «Вот уж воистину вознамерились нагреть шилом море. Ничего не поделаешь — надо растолковывать, доказывать, объяснять». Прошло более трех часов, когда студенты наконец-то устали, сникли и заметно потеряли интерес к решению задач. Василий пожелал им лучше подготовиться и отпустил домой. Теперь он мог идти к Лене. Только бы застать ее дома! Рассказать ей о встрече с Соколковым. Обрадовать…

Дверь открыл Борис. Лицо его было озабоченным.

— Проходите, — сказал он. — Катя в больнице, один вот хозяйничаю. У вас что-нибудь случилось?

— Да нет. Хотелось бы увидеть Елену Андреевну.

— Сам не знаю, где она. Утром Катю вместе проводили и больше не видел. Раздевайтесь, возможно, скоро придет. Перекусим, как говорят, чем бог послал. Вы ведь с работы? Они тут много о вас говорили. Я сразу узнал вас.

Василий снял пальто, прошел к столу. Он молча наблюдал, как Борис резал пузатые соленые огурцы с крупными семечками, доставал кастрюльку с мясом и картошкой, издававшей дух лаврового листа, ставил на стол початую бутылку водки.

— Извините, заскучал я тут без Кати. Да и боюсь я за нее — на месяц раньше рожать собралась.

— Да, — сочувственно проговорил Василий. — Я вас понимаю. — Он жадно ел картошку. Потом отодвинулся вместе со стулом, поблагодарил и достал папиросы. — Закуривайте!

— С удовольствием бы. Бросил. Давайте я лучше изображу вам чего-нибудь.

Борис взял баян, приник к нему щекою. Он долго играл протяжную заунывную песню. Тоскливо стало на сердце Василия, и он почувствовал себя до жути одиноким.

— Хороша песня? — спросил Борис, бережно ставя баян на сундук. — Они обе любят ее. По нескольку раз в вечер запевали одну и ту же.

— Хороша…

Василий обвел глазами стены, печку, уткнувшуюся в угол комнаты, сжал рукою лоб. Все не ладилось последние полгода — дома, на работе. Плохо и беспокойно было на душе. «Кто я? — подумал Василий. — И в самом деле, чего достиг, к какому берегу пристал? Все потерял, даже то, что имел до этого».

Василий встал, прошелся по комнате. Мысли были четкими, как будто позади не было хлопотного дня без завтрака и обеда. Вспомнилось предложение Соколкова — принять институт. «Стало быть, Коростелев все-таки уезжает. Бежит от жизни в Речном. А Люба? На что надеется Люба? Ведь это так непросто — начать все сначала, все по-новому и все — вдруг!..»

Стало тоскливо и беспокойно. Хотелось убежать куда-то от одиночества, от пустоты, от самого себя. Василий решил было уйти, но тут же подумал, что сейчас для него Борис — самый близкий человек. Да и самому Борису тоже трудно. Нельзя вот так — взять и уйти. Но как утешить этого милого человека, когда самого словно обокрали?.. Василий сел возле стола, протянул руку к баяну, погладил его прохладную глянцевую поверхность. Подумал о Лене. «А чего достигла она? — И сразу пришел ответ: — Многого. И Катя, и Борис. Все, кто строил гидроузел. Монолит бетона всегда будет напоминать о деле их рук. И — рук Груздева Ильи Петровича тоже».

Наблюдавший за Василием Борис рассеянно улыбнулся.

— Сейчас бы нам с вами чай — в самую пору, — сказал он. — Плитка у нас мощная. Мигом закипит. Ну чего вы заскучали, Василий Иванович?

— Да нет… А вообще-то, не весело. Не знаю, как вам объяснить. Словом, очень хотелось увидеть Лену. Именно сегодня. Был у меня для нее сюрприз.