Преодоление

Лена мучительно напрягла лоб. «Василий Иванович действительно очень милый, очень хороший… Но как он тогда ушел, увидев свою жену?! Даже не попрощался, не остановил меня, ни одного слова не сказал. Ну и пусть живет себе!»

— Что молчишь?

— А что говорить? Я лично еду. Идем!

Катя стала подниматься по узкой тропке, вытоптанной людьми и размытой ливнями на дне оврага. Она не удержалась, забралась на откос. Яркая шелковистая трава покрывала его, а река казалась отсюда неподвижной, словно завороженной ослепительно-огненными лучами солнца, которые били с того берега через вершины елей. Катя вздохнула всей грудью, оглядела окрашенную голубым и оранжевым речную ширь от самой плотины до терявшейся в низовье, в густом лесу, излучины.

— Красотища-то какая! — крикнула она. — Идите сюда, полюбуйтесь на касаткинский простор!

Лена и Борис свернули с тропки, поднялись на мягкую, гладкую поляну. Катя подбежала к ним, взяла девочку, прижала к груди и снова отдала Борису. Сладко зевнув, Люся открыла круглые, такие же светлые, как у Кати, глаза. Она удивленно смотрела на мир и, видимо, была довольна им.

— Люсенька! — протянув к ней губы, позвала Катя. — Нравится тут? Ну, скажи — нравится? Видишь: солнышко, речка, травка. Сорвать тебе травку? Сейчас.

Она отбежала на несколько шагов, пригнулась к земле. И тут послышался ее взволнованный, полный радости и удивления крик:

— Ой, батюшки! Так ведь это ж березка к небу тянется. Ленка, погляди! Самая настоящая березка. Из того же корня выпрыснула. А может, и раньше росла, да мы не замечали.

Лена подбежала к Кате и увидела тоненький коричневый прутик. Он покачивался на легком вечернем ветру, пружинил и весело трепетал угловатыми клейкими листьями.

— Вот, Люсенька, — беря дочь из рук Бориса, сказала Катя, — наша березка, наша с Ленкой! И твоя, и твоя. Если бы ты знала, как это здорово! Будут еще ласточки лепить гнезда. И Касатка наша до-о-олго будет жить!

Глава двадцать третья ПУСК

Через оконные стекла, через кирпичные стены беспрепятственно просачивались глухие звуки. Где-то глухо бил барабан, играл духовой оркестр. Прорывающаяся временами звенящая медь была совсем такой, как в голубом пионерском детстве, как в веселый праздник Первомая, — весна и музыка, с самого раннего утра. Василий сразу вспомнил о необычности дня. В город, в каждый дом пришел праздник — люди передавали государству построенный ими гидроузел.

Все устремились к реке, к перегородившей ее плотине, туда, где сверкал на солнце водный простор и от берега до берега трепетали флаги. Пробраться к трибуне, алевшей у подножия козлового крана, Василий не смог. Пришлось довольствоваться бетонированным уступом, который разделял шоссейную и железную дороги, идущие через плотину. Отсюда было видно все: трибуна, на которой толпились руководители стройки и гости, люди, облепившие оба склона земляной насыпи и все подходы к станции. Очертания огромного сооружения стерлись, их серая однотонность, пронизанная сталью и скованная бетоном, расцветилась праздничной одеждой строителей. «Не только для себя строим, — говаривал бывший начальник управления Груздев, — но и для тех, кто будет после нас». Вот и теперь здесь были те, кто жил после него. И наступит время, придут сюда новые люди, еще не родившиеся, которым уже теперь приготовлено в наследство чудо, дающее тепло и свет. Об этом говорил сейчас с трибуны парторг Соколков, и громовые репродукторы далеко окрест разносили его голос. Василий внимательно слушал и одновременно разглядывал тех, кто стоял рядом и поодаль, отыскивая все новые лица строителей, с которыми когда-то вместе работал. Никто не разговаривал, никто не переходил с места на место. Речь Соколкова звучала в полной тишине, и это внимание, и эта настороженность, которую испытывали люди, выражали одно высокое, одно общее чувство гордости за свершенное. Это видел Василий, понимал и ощущал сам. Здесь каждый осознавал себя причастным к большой победе, к празднику. Об этой победе и говорил парторг. Строители уменьшили стоимость работ на миллион рублей. Они сократили сроки пуска.

Радиодинамики четко доносили имена лучших строителей, и Василию очень хотелось, чтобы среди других была названа Лена Крисанова. Она заслужила это, она действительно была в числе тех, кто преодолел все и вынес основную тяжесть строительства, и он услыхал ее имя и так разволновался, как будто повстречался с ней самой. Имя Лены прозвучало над вольным простором реки, над свинцовой гладью моря и отозвалось эхом где-то у левобережной скалы. Василию подумалось: а вдруг Лена где-то здесь, среди этой разноликой толпы? Стоит и слушает простые и в то же время хорошие слова о рабочем человеке.