Потом они, как по команде, повернулись ко мне спиной, и вышли из здания вокзала. Народ безмолвствовал. Незаметно испарились девчушки. Наступила тишина, и я оказался в центре всеобщего внимания. Познав минуту славы, смутился, и тоже постарался быстренько уйти.
Хожу по перрону, и представьте моё удивление, когда вижу всю эту компанию молодых людей, но уже не дерущуюся, а идущую в обнимку!
До меня дошло, они нас разыграли! Может, им делать было нечего, и, ожидая электричку, они так развлекались, или может, поспорили, что никто не заступится. Не знаю.
Потом ехал в часть и думал: «Но я же ведь не знал, что ребята над нами пошутили, я же по-настоящему встал». Тогда я ещё далек был от веры, от Церкви. Даже еще крещен не был. Но понял, что меня испытали. Кто-то в меня тогда всматривался. Словно спрашивал, а как ты поведешь себя в таких обстоятельствах? Мне смоделировали ситуацию, при этом, совершенно оградив, от всякого риска, и смотрели.
В нас постоянно всматриваются. Когда я задаюсь вопросом, а почему я стал священником, то не могу найти ответа. Моё мнение, все-таки кандидат в священство должен быть человеком очень высокого нравственного состояния. Он должен соответствовать всем условиям и канонам, исторически предъявляемым Церковью к будущему священнику. Но если учесть, что я только в 30 крестился, а до этого времени жил как все, то хочешь, не хочешь, пришел к выводу, что Ему просто не из кого выбирать.
Он смотрит на нас, как хозяйка, перебирающая сильно пораженную крупу, в надежде все-таки что-нибудь сварить, или как тот плотник, которому нужно прибить ещё несколько дощечек, а гвозди закончились. Тогда он берет погнутые, ржавые правит их и пробует, пойдут они в дело? Вот и я, наверное, такой вот ржавый гвоздик, да и многие мои собратья, кто пришел в Церковь на волне начала 90-х. Мы поколение церковных строителей. Наша задача — восстановить храмы, открыть семинарии, научить то новое поколение верующих мальчиков и девочек, которое придут нам на смену. Мы не можем быть святыми, наш потолок — искренность в отношениях с Богом, наш прихожанин, чаще всего человек страдающий. И, чаще всего, мы не можем помочь ему своими молитвами, силенок маловато, самое большое, что мы можем, — это только разделить с ним его боль.
Мы полагаем начало нового состояния Церкви, вышедшей из гонений, и привыкающей жить в периоде творческого созидания. Те, для кого мы работаем, должны придти на подготавливаемую нами почву, и прорости на ней святостью. Потому я с таким интересом, причащая младенцев, всматриваюсь в их лица. Что ты выберешь, малыш, крест или хлеб?
Выбери крест, дружок! И мы вложим в тебя веру, а потом твою детскую веру и чистое сердечко помножим на нашу искренность, и тогда наверно наше служение в Церкви будет оправдано.
Всепобеждающая сила любви
Помню — я был еще мальчиком лет десяти, — рядом с нами на одной лестничной площадке жила семья. Все семьи были военные, и поэтому соседи менялись достаточно часто. У тех соседей в квартире жила бабушка. Сейчас понимаю, что ей было немногим больше шестидесяти, а тогда думал, что ей все сто.
Бабушка была тихой и неразговорчивой, не любила старушечьи посиделки и предпочитала одиночество. И была у нее одна странность. Перед подъездом стояли две отличные лавочки, но бабушка выносила маленькую табуреточку и садилась на нее лицом к подъезду, словно высматривала кого-то, боясь пропустить.
Дети — народ любопытный, и меня такое поведение старушки заинтриговало. Однажды я не выдержал и спросил ее:
— Бабушка, а почему ты сидишь лицом к двери, ты кого-то ждешь?
И она мне ответила:
— Нет, мальчик. Если бы я была в силах, то просто уходила бы в другое место. А так мне приходится оставаться здесь. Но у меня нет сил смотреть на эти трубы.
В нашем дворе стояла котельная с двумя высоченными кирпичными трубами. Конечно, лезть на них было страшновато, и даже из старших пацанов никто не рисковал. Но при чем тут бабушка и эти трубы?
Тогда я не рискнул ее спрашивать, а через какое-то время, выйдя гулять, снова увидел сидящую в одиночестве мою соседку. Она словно ждала меня. Я понял, что бабушка хочет что-то мне рассказать, сел рядом с ней, и она, погладив меня по головке, сказала: