Преодоление

А потом вновь продолжил: «Известие о смерти матери пришло ко мне, под бывший Кенигсберг уже слишком поздно. Обратился я к командиру. А командиром у нас тогда был полковник грузин. Ходил в шинели до пят, и рядом с ним всегда немецкий дог. Хорошо он ко мне относился, хоть я и мальчишкой был, а он меня уважал. Потом уже, в сорок девятом, помню, вызвал к себе и спрашивает: «Старшина, учиться пойдёшь? Хочешь офицером стать»? «Так я же под оккупацией был, товарищ полковник, мне же доверия нет». Командир, помахав кулаком в адрес кого-то невидимого, крикнул: «А я тебе говорю, ты будешь офицером»! И стукнул по столу. Да так стукнул, что дог, испугавшись, залаял.

Пока получал отпуск, пока до дому добирался, неделю почти ехал. Уже и снег на полях лежал. Пришёл я на кладбище, поплакал над маминой могилкой и назад поехал. Еду и дивлюсь, что ещё плакать не разучился. Маминых фотографий не осталось, и я запомнил её такой, какой видел в последний раз, когда она бежала за нашей колонной, тогда в сорок четвёртом».

В какой-то год великой Победы всем фронтовикам стали вручать ордена «Отечественной войны». Поглядели в военкомате, а по документам получается, что батя мой и не воевал. Кто помнил номер того военно-полевого комиссариата, что призывал отца в штрафбат, кто заводил на него личное дело, если он и выжил-то по недоразумению? Да ещё и всю оставшуюся войну прошёл без царапины. Никаких отметок о лечении в госпиталях. Медаль за войну есть, а документов нет. Значит и орден не положен.

Я тогда сильно переживал за отца, обидно было: «Пап, — говорю, — давай в архив писать, справедливость восстанавливать». А он мне спокойно так отвечает: «Зачем? Мне разве чего-то не хватает? У меня и за погоны пенсия немаленькая. Я тебе и сейчас ещё помочь могу. А потом, понимаешь, такие ордена не выпрашивают. Я — то знаю, за что его на фронте давали, и знаю, что я его не заслужил».

Дядя Лёша умер в начале семидесятых. Работал директором школы в своём селе. Коммунист был отчаянный, и всё с Богом воевал, на Пасху народ в церковь, а дядька мой хату красит, и всё тут. Умер совсем ещё нестарым, прости его, Господи. А ещё через несколько лет мы с отцом приехали к нему на родину. Мне тогда было 17.

Помню, заходим во двор дядилёшиного дома. Вижу, больно бате от того, что уже нет его брата. Приехали мы в начале осени, и ещё было тепло, заходим во двор, а во дворе большая куча опавших листьев. И среди листьев разбросанные игрушки уже дядиных внуков. И вдруг, я замечаю среди этой павшей листвы и мусора ордена. Красного Знамени, ещё без колодки, из тех, что прикручивались к гимнастёрке, и два ордена Красной Звезды. И отец тоже увидел.

Он опустился в листву на колени, собрал в руку ордена брата, смотрит на них, и словно, чего-то понять не может. А потом, так, с низу вверх посмотрел на меня, а в глазах его такая беззащитность: как же, мол, вы так с нами, ребята? И страх: неужели всё это может быть забыто?

Сейчас мне уже столько же лет, сколько было моему отцу, когда он рассказывал мне о той войне, и рассказал-то только один единственный раз. Я давно уехал из дому, и редко вижу отца. Но замечаю за собой, что все последние годы на день Победы, после того, как отслужу панихиду по погибшим воинам и поздравлю ветеранов с Праздником, прихожу домой и сажусь за стол. Сажусь один, передо мной простая закуска и бутылка водки, которую я никогда и не выпью в одиночку. Да я и не ставлю такой цели, она скорее для меня символ, ведь и отец её никогда не выпивал. Сижу и целый день смотрю фильмы о войне. И никак не могу понять, почему для меня это стало так важно, почему не моя боль стала моей? Ведь я же не воевал, тогда почему?

Может быть это и хорошо, что внуки играют боевыми наградами дедов, но только нельзя нам, вырастая из детства, забывать их вот так, на мусорной куче, нельзя, ребята.

Герои и подвиги

Совсем ещё маленьким мальчиком я приехал вместе с родителями в Монголию. Мой папа тогда был направлен в ряды дружественной нам монгольской армии с целью формирования танковых частей. Вместе с ним служили и другие наши офицеры, которые в выходные или в дни праздников иногда собирались и отдыхали чисто мужской кампанией. Почему-то папа часто брал меня с собой, а других детей я там не помню. Наверно он не хотел со мной расставаться в редкие дни отдыха. Он много работал, и я почти не видел его дома.