Преодоление идеализма

Первоначально миф в форме поэзии вместе с соответствующими культами и искусствами не был литературными произведением, он был рассчитан на память и на передачу в устной традиции. История, даже в виде примитивных хроник, предполагает наличие письменности, литературную обработку, т. е. уже содержит в себе элементы рационализма. Поскольку в мифе мы имеем подлинно исторические воспоминания, живость поэтической устной традиции превращает твёрдую материальность деяний и событий в текучую идеальность мифических образов и традиций, постоянно наполняемых новым смыслом. То же самое происходит с живым языком. Поэтому миф больше касается современного и будущего, чем прошлого, больше судьбы и политики, чем реальной самодостаточной природы.

У всех циклов сказаний греков, римлян и германцев – гомеровского цикла, цикла мифов о Геракле и Тезее, Ромуле и Нуме, Нибелунгах и Дитрихе – на лбу написано их политико-историческое значение. Ядром этих сказаний служит историческое событие, война за освобождение и последующее основание государства. Нет ни одного мифа, который можно было бы отделить от его историко-политического фона: боги живут и действуют всегда только при посредстве героев, племён, государств и народов, они никогда не живут для себя. Это силы судьбы, которые ниспосылают людям здоровье или болезнь, благословение или проклятие, помощь или гибель, справедливость или несправедливость. «Природа» богов именно такова, отсюда и смысл мифа: это тот же смысл, который правит в истории как судьба, но которому остаётся неизвестной природа как таковая, та природа, которую изучает натурфилософия и естественные науки. А каков смысл, например, солнцеворота? Связанные с ним праздники и культы имеют целью воздействие на природу и людей.

Таким образом, если миф нельзя отделить от истории, потому что он неотделим от судьбы, потому что он придаёт словесную форму силам судьбы, это не просто поэтическое изложение истории, которое передаётся в устной традиции и искажается произвольными добавлениями. История для него – средство, но его смысл это высшая, присущая ему истина: он больше объясняет жизнь и историю, чем описывает их. Из исторической действительности, из воспоминаний и традиции миф возвышает образы и деяния героев на уровень сверх-действительности, где они встречаются с самими божественными силами судьбы. Поэтому в мифах герои общаются с Одином, Зевсом, Марсом, Афиной, Афродитой, Дике, Тюхе, эринниями, эвменидами, Атой. Историческая традиция превращается в мифах и сказаниях в сверх-действительность и указывает людям путь вперёд, к их предназначению. В политическом смысле историческая традиция обретает свою полноту в мифе, мотивом которого является вера.

В своей поздней философии Откровения и мифологии Шеллинг высказывает мысль, которая сначала кажется парадоксальной: Миф формирует народ. Ей созвучна другая мысль: Язык формирует народ. Обе они имеют глубокий смысл, если исходить из правильных посылок. Положение о мифе должно звучать так: миф это светоч, который создаёт для себя раса, призванная образовать народ, чтобы он освещал ей путь в историческое будущее. Возникающий народ создаёт для себя миф, чтобы указать цель и подготовить путь.

Литературный миф Евангелий значительно отличается от первоначальных мифов, но принцип здесь тот же. Евангельский миф, с самого начала литературно обработанный, возник на почве эллинизма, указывая отягощенному грехами человечеству путь к спасению. По своему политическому смыслу он ведёт не к образованию народа в государстве, а к вселенской Церкви. Богочеловек пришёл в мир, чтобы преодолеть его грехи и открыть душам путь к спасению. Его жизнь это борьба со злокозненными демонами, которые порабощают людей, а его победа заканчивается жертвенной смертью на кресте. Сам по себе неполитический миф о спасении сразу же становится политическим, так как он противопоставляет Царство Божие одержимому бесами земному царству, Римской Империи. Образцом этого Царства Божия становится Церковь. Сам по себе неполитический миф о спасении сразу же становится политическим, так как Богочеловек локализуется в Палестине во времена первых императоров, к нему привязывается еврейская мессианская идея, и Ветхий Завет преподносится как историческая предпосылка его явления. Местом возникновения этого литературного мифа должен был стать эллинистический плавильный котёл – Александрия.