Преодоление идеализма

Евреи-иллюминаты XVIII века внедрили гностико-каббалисти-ческий мессианизм в политический мир Франции. Сен-Мартен был пророком этого мессианизма. Робеспьер и Наполеон – его воплощениями, Великий Восток, неокатолицизм и сенсимонизм – его ответвлениями. Все они вместе образовали восточное эрзац-христианство и создали галльскую политическую идеологию с ее притязаниями на гегемонию вплоть до Клемансо, «Аксьон франсез», Барреса и политики после Первой мировой войны. Все это кончилось в Виши.

Сверхчеловеки

Бог внутри нас

Все, что человек говорит о Боге, было и останется человеческим мнением и определяет только его отношение к Богу, не имея ничего общего с Богом «в себе». Бога нельзя заключить в понятия… Образы служат только указателями на жизненном пути.

Выражения типа «Мое сердце во мне» и «Птица летит надо мной» содержат точные и адекватные понятия расположения в пространстве, а выражения «Бог надо мной» и «Бог во мне» только символизируют личное отношение к Богу и правила личной жизни. Философские понятия «трансцендентного» и «имманентного» имеют точно такой же смысл, что и простые слова «над» и «внутри», но они создают видимость знания там, где на самом деле речь идет только об отношении к вере…

Однако, эти «над» и «внутри» ставят человека перед необходимостью выбора. Если он выбирает «внутри», он обожествляет самого себя, делает из самого себя Бога, либо непосредственно, либо завуалированным способом через сопричастность к божественной сути. Обожествляться могут личность, народ, государство, человечество, разум, дух или природа. Все это мы пережили за последние столетия и тысячелетия. Всюду, где есть притязания на сверхчеловечность, есть определенная, часто личная форма сомообожествления. Пример – Ницше. Весь рационализм это человеческое самообожествление применительно к человечеству, природе, разуму или духу. Это проблема Гегеля и Фихте, а еще раньше – Спинозы: притязания на сверхчеловечность в завуалированной, опосредствованной форме.

Когда рационалист делает разум богом, возможны два варианта: либо человек обладает изначально божественным разумом или разум – только задаток и возможность сделать его путем упражнения тем, чем он предназначен быть, т. е. тем, что он предназначил самому себе. Место божественного бытия занимает тогда становление божества. К этому становлению рационализм прилагает типичную для него идеологию совершенствования – рациональное продолжение методов обожествления. Отсюда все свойственные рационализму теории воспитания и прогресса, представляющие собой секуляризацию и рационализацию религиозных, в частности христианских, догм о спасении и соответствующую практику.

Это указатели путей к обожествлению человека, к богочеловеческому совершенству под лозунгом «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный». Люди в этом или в ином мире становятся как минимум близкими к Богу промежуточными существами, в иерархии которых святые стоят выше архангелов. Принципиальных отличий от Данте здесь нет. О взаимосвязи иезуитов с практикой самообожествления иллюминатов и гностиков, восходящей к Каббале, писал еще Бруно Бауэр в своей статье «Иезуиты» в Государственном и общественном словаре Вагенера 1862 года и видел в этом антигерманский расовый принцип.

Мистика, магия, Каббала, иллюминатство – все это, в конечном счете, разные по методам и практике, но однородные по цели указатели путей к человеческому самообожествлению. Магия и Каббала устанавливают иерархию промежуточных существ в виде духов звезд, над которыми человек может обрести власть с помощью магической и теургической практики, так что они не только будут служить его целям, нарушая законы природы, но и он сам, как говорится в еврейском мифе о рае, «станет, как один из нас», когда отведает плодов от запретного Древа жизни.

От этих «духов» происходит в конечном счете любая метафизика. Превращение «духов» в «Дух», к которому человек сопричастен и силой которого он может способствовать своему самообожествлению – скорее рациональная практика, тогда как верующие в духов больше работают с аскезой, магией и теургией, – делает «Дух» имманентным и в итоге мы имеем всевозможные формы пантеизма с основной догмой сопричастности человека к божественной сути как предпосылке его самообожествления.

Если Гете в последние годы занимал чисто созерцательную позицию как не политический и не трагический человек, то как пантеист он оставался в русле самообожествления, хотя Мефистофель у него иронизирует над Фаустом как над «сверхчеловеком». Но, с другой стороны, Гете верил в Судьбу. Поэтому он сказал: «Не должен человек равняться с богами», поэтому его тянуло к ранним грекам, к Прометею, к орфическим гимнам. Здесь уже не было никакой имманентности, никакого пантеизма, никакого «Бога внутри нас», никакого благочестия в современном смысле слова и никакой религии природы, т. е. религии полей, лесов и лугов…