Преодоление игры

Теперь я думаю, что Юре помогло все разом — свои внутренние попытки преодолеть кризис, вера в предпринимаемые меры, посещение намоленных мест. Но в не меньшей степени и то, что в критический момент с ним было много родных, которые уделяли ему внимание и проявляли любовь и сострадание. Их совместная, объединенная энергия добра проникла в него и что–то произвела такое, что привело к победе. Долго Юра, трудясь над собой, возвращался к прежнему состоянию, месяца два, и я каждый день видела, с каким скрипом в нем это проворачивалось, продвигалось вперед. К счастью, восстановиться удалось в полной мере. Восстановиться ли, если осталась неистребимая память — мешающая, ненужная, темная?

А я почти пять лет страдала своими страхами, потом меня начало медленно отпускать. Правда, я не пыталась исцелиться от них, не считая их ни болезнью, ни вселением, как было у Юры. И когда погиб Василий, муж сестры, я уже не боялась свекрови. Василия же, светлого человека, не боялась ни одного дня.

Вот ведь как — оказывается то, что мы переживаем после смерти другого человека, зависит не только от нас, от нашего прошлого отношения к нему или нынешнего своего состояния! Что–то есть еще, внешнее, не в нас заключающееся, вторгающееся оттуда — сюда. Как материалисту мне чужда мистика в объяснениях, но есть необъяснимые восприятия, вгоняющие в мистику настроений, а это не может нравиться.

И я думаю — что это было вообще, и с нами в частности? Почему после смерти свекрови случилось нашествие собак, Юрино бурное и тяжелое недомогание, мой острый страх? Почему было столько совпадений, где в одном случае помогали люди и молитвы, а в другом — время?

Вопросы остаются, интерес не иссякает, значит, жизнь продолжается. И в ней продолжаемся мы — огоньки разума во тьме бесчувственных материй.

Предвестие от летучих мышей

После того памятного июльского дня 1997 года, когда я внезапно рассталась с физическим благополучием и чудом осталась жива, прошло ровно два года, проведенных мною в домашнем заточении. Но вот я не столько начала восстанавливаться, сколько привыкать к новому самоощущению и со своим капитально подорванным здоровьем входить в новое равновесие с миром. Постепенно во мне определились новые восприятия, отношения и реакции, и я уже выходила на улицу, на люди, совершая недалекие и короткие прогулки. Не одна, конечно, а под присмотром Юры. Я была другой и мир изменился для меня — чужая жизнь, которую я почему–то знаю.

— Вера[42] просится в отпуск с 20‑го июля, — сказал мне Юра, тащивший на себе мое детище — книжный магазин, о котором я много мечтала и который свалился на меня, когда я уже и не ждала такого счастья. — В магазине останемся мы с Ирой вдвоем. Может, выйдешь поработаешь, чтобы я мог спокойно отлучаться по делам? Ира ведь одна не сможет оставаться в зале.

Ира была странной девочкой, старательной и послушной, но странной. Конечно, на нее одну оставлять магазин нельзя было и на минуту, а Юре приходилось бегать по налоговым и иным инстанциям и по полдня и по дню — дикие, бесчеловечные времена.

Работы в магазине почти не было, люди заходили редко, в день торговалось по 20–30 гривен — насмешка над делом. Но и не бросишь просто так. А как все бурно начиналось! Эх…

Так что мое присутствие в магазине свелось к прогулкам с теплыми воспоминаниями и приятными беседами со случайными посетителями. Я испытывала себя и видела, что от меня осталась слишком малая часть, чтобы возобновлять самостоятельную трудовую деятельность, но стоило попробовать — авось я окрепну. Кроме того, хотелось быть полезной Юре, поддержать его старания вернуть меня к жизни.

Незаметно вокруг магазина образовался круг книгочеев, местных интеллектуалов и просто любителей дискуссий. Наверное, их привлекали наши беседы и мой живой и искренний интерес к ним лично. Были среди них медики, учителя, преподаватели вузов, техническая интеллигенция из близлежащих заводов и даже астрономы–любители, на профессиональном уровне знающие ночное небо и выезжающие в экспедиции для наблюдения за редкими природными явлениями. Помню одного молодого мужчину — Севку с двусмысленной и словно специально для него придуманной фамилией Плутонов, — странноватого, вечно занятого, но умеющего никуда не спешить. Именно он принес нам темные очки в день солнечного затмения 11 августа 1999 года. Мы наблюдали его, стоя на нашем крыльце, и я рассказывала о своих впечатлениях от полного затмения, произошедшего в 1955 году, которое я отлично помнила. Оно продолжалось семь минут, и было самым продолжительным в XX столетии.

О предстоящем затмении Солнца мне тогда рассказал отец. Говорил с энтузиазмом и молодым задором, словно это могло что–то добавить к нашей неустроенной и бедной тогдашней жизни, что–то изменить в ней к лучшему. Отец всегда был романтиком, а позже привил и мне это качество, никогда не проявляющееся спонтанно. Мы тщательно готовились, помню даже, как закапчивали стекла над керосиновой лампой, чтобы через них смотреть на небо. Каждому досталось по стеклу.