Преподаватель симметрии

И молча погреб через пролив. Пристал к отмели. Навстречу радостно бросилась собака, обдав их с ног до головы брызгами. Поведение ее не соответствовало облику: непомерной величины и расцветки, будто помесь волка с овцою, – собака Баскервилей, скулящая по-щенячьи.

– Ну-ну, уймись, Марлен! – приказал ей мичман, и она тотчас покорилась, повизгивая. – Встречай гостя.

«Он здесь свой…» – только и успел подумать Урбино, как скандинав сграбастал его в охапку вместе с рюкзаком и легко, как говорят в таких случаях, как пушинку, вынес и поставил на берег.

– Покажи ему здесь все, – приказал он собаке и, не дав Урбино ни обидеться, ни расплатиться, тут же погреб обратно.

Так Урбино сошел на берег, чтобы увидеть то, что хотел.

Берег был отвесен, высотой в два человеческих роста и поначалу заслонял собою взгляд. Марлен провела его по вытоптанному в песке провалу, поросшему приятными мясистыми песчаными травками (кажется, они назывались в детстве камнеломками), наверх, и перед ним открылся островок, представлявший собою как бы один огромный бархан, обросший вокруг невысокими кривыми деревцами, на вершине которого стоял, по ватерлинию зарывшийся в песок, огромный парусный фрегат. «Недаром же верблюда называют кораблем пустыни!» – восхитился Урбино.

Это и была хасиенда. И она напоминала верблюда. Но называлась «Бермуды». О чем не могла пролаять Марлен, но могла поведать хозяйка.

2. Лили

– Это то, что нам подарило последнее цунами.

– Это лучший памятник стихии, какой только можно себе вообразить, – расшаркивался Урбино. – Памятник морю. Впервые вижу такое.

Рекомендательное письмо она небрежно сунула в карман фартука.

– Я все знаю, что там написано. Мне уже все рассказала про вас баронесса.

– Каким же это образом она сумела меня опередить? – удивился Урбино. – Я добирался сюда почти трое суток, а у вас здесь, как я понимаю, нет никакой связи вообще.

– Вас так утомили связи? – усмехнулась хозяйка.

– Почему я сюда и приехал, – сухо ответил Урбино.

– Пройдемте в кают-компанию. Я вас покормлю, все покажу и расскажу. Марлен, на место!

Урбино был поражен переменой интонации, смене светской на властную. Собака была не поражена, а обижена: ей сильно не хотелось, но она подчинилась тут же.

Кают-компания была очень уютна. Все было сохранено, как на корабле, и одновременно чувствовалась женская рука: кастрюльки, сковородки, надраенные, как поручни на палубе, пучки местных трав… Вдруг чучело: не то бобер, не то заяц на гусиных лапах и с рожками, как у козочки.

– А это что за черт?

– Обыкновенный заяц с рогами.

– У вас что, такие водятся?

– Теперь нет, перевелись, – улыбнулась хозяйка.

– Забавно…

– Это не я, это Марлен, моя сестра. Это она скаламбурила. Ее черт.

– У вас тут очень каютно, – скаламбурил в свою очередь Урбино.

– Все благодаря Хаппенену, это он произвел здесь полную реставрацию.

Внизу что-то грохнуло, будто упало. Урбино вздрогнул. «Что мне за дело до этой белокурой бестии!» – уже раздражался он и спросил:

– Слушайте, я уже запутался. Где ваша Марлен? Кто есть Хаппенен?

– Хорошо, по порядку. Марлен внизу. Так надо. Пришлось изолировать. Вам баронесса разве не рассказала? Она ведь ее лечащий врач. Мы близнецы. Да нет, не с баронессой. Однояйцевые, но разные. Может, потому что воспитывались по-разному.

– Как – по-разному? У вас, значит, должны быть одна мать и один отец? – спросил он.

Хозяйка задумалась. Урбино тоже.

– Не хотелось все это сразу рассказывать. Значит, баронесса умеет хранить врачебную тайну… Отец нас оставил, а мать умерла в родах. Нас подкинули. Ее подобрали цыгане, а меня воспитывали в монастыре. Когда нам исполнилось по восемнадцать, нас разыскал стряпчий. Какое-никакое наследство… мы объединились.

Лицо хозяйки выразило не то задумчивость, не то скорбь.

– Не хочу больше об этом. Хаппенен… Это было учебное судно. – Тут она охотнее пустилась в объяснения: – Он был мичман, но как капитан. После крушения курсанты, что спаслись, разъехались, а он не мог покинуть корабль… Он умелый плотник и все здесь приспособил к жизни на суше, сохранив флотскую романтику.

– Сохранил повышенную парусность, – иронизировал Урбино, одновременно щегольнув одним из своих недополученных образований.

– Парусность… красивое слово. Впервые слышу. Даже в кроссвордах не встречала.

– Это общая площадь той поверхности, которой судно встречает ветер. Что же ваш мичман таких простых вещей не объяснил? Вы все ждете цунами… Так вот, первый же шквальный порыв опрокинет вашу крепость.

– Может быть, – бесстрастно согласилась хозяйка. – Это вообще очень опасное место.

– Как так?

– Его вообще-то и нет.

– ??

– То есть оно в любой момент может исчезнуть.

– ???

– Это не остров. Под нами нет земли. Это всего лишь дно моря, высунувшееся на время, как спина кита. Полагаю, после последнего великого Цунами.

– И как часто этот кит снова ныряет?

– Судя по деревцам, уже полвека не нырял.

– И каковы прогнозы?

– Да эти метеорологи каждый год стращают… А мы с сестрой уже который год живем – и ничего.

– И не скучно вам?