Преподавательница

— Нет, я хочу провести вечер наедине с вами, хватит этих нелепых двойных свиданий, — интимно сказал мужчина. — Артем владеет клиникой в Германии. Мы вместе занимались психологической реабилитацией. Помогали восстанавливаться людям, пережившим серьезные психотравмы. Это была наша мечта со студенчества, и она очень успешно реализовывалась. Но последнее время Артем стал отмечать тенденцию к смене типажей, появляющихся на приемах, — Герман задумался над формулировкой фразы. — Эм…. В общем, в последние года около 60 % пациентов приходили с одной и той же проблемой: их не принимает социум из-за их гомосексуальности. Мы не отрицаем, что это гомофобия — серьезная проблема, и с ней нужно бороться. Но из этих 60 % истинными гомосексуалами являлась только половина, остальные либо экспериментировали, либо втягивались в эту тенденцию ради каких-то дивидендов: в Европе есть всякие программы соц. помощи. Но нашей мечтой была помощь тем, кто более серьезно страдает: насилие, акты терроризма, серьезные случаи панических атак, восстановление после аварий, катастроф, суицида. Я уехал из Германии, открыл такую же клинику в Москве, только она была на 40 % коммерческим проектом, а доминировала все-таки бесплатная помощь, в частности детским больницам. Но это очень не нравится тем, кто из любой деятельности пытается сделать источник прибыли. Из-за этого пришлось, как я вам говорил, отработать «барщину» в минобре, а после того, как я решил переехать сюда, я полностью закрыл в клинике платные услуги, переведя ее под кураторство минздрава: теперь специалисты, работавшие со мной, продолжают заниматься психологической реабилитацией детей в государственных больницах, но под крылом министерства. Артем в это время окончательно потерял интерес к работе: за последний год он только 15 раз принимал тех, кому нужна была его помощь по-настоящему. Поэтому он оставил за себя управляющего, и приехал ко мне. Здесь ему сразу предложили вести курсы в мединституте, и помимо этого мы изучили ситуацию на местном рынке оказания услуг психолога, и решили, что у вас все как-то печально с этим делом. Теперь Артем загорелся сразу двумя идеями.

— Какими?

— Открыть клинику, такую же, как в Германии. Ну и… ваша

подруга.

— Ммм, — промурлыкала я. — Хорошие идеи.

Хм, какой же он все-таки интересный персонаж, этот Герман Александрович. Такая биография… Реабилитация пострадавших, помощь детским больницам.

— А вы правда настолько увлечены идеи помочь людям с психологическими проблемами?

— Это личный опыт. Мы с Артемом, когда учились в меде, оба увлекались идеями фрейдизма, хотели изучать сексуальные девиации. Но… — мужчина вздохнул. — В общем, пары у нас проходили в разных корпусах, которые располагались в разных частях города. 98 год. Нужно было ехать на метро, на север Москвы. Не знаю, помните вы или нет, в конце 90-х была череда террористических атак, взрывы в поездах, в крупных магазинах, на туристических местах. И в метро. Мы с Артемом сели как раз в тот вагон, который был заминирован. Проспали свою остановку, собрались выйти на следующей, и в этот момент бомба детонировала.

— Какой ужас! — я зажала рот ладошкой.

— Мы практически не пострадали. Осколочные ранения, не значительные. И то потому, что отошли к выходу, ожидая станции. А вот те, кто был в глубине вагона…. До приезда скорых мы с Темой вдвоем пытались оказывать помощь, так как оказались единственными, кто смог собраться, и имел хотя бы какое-то отношение к экстренной медицине. Но погибших все ровно было много. Мы потом очень долго не могли банально осознать, что мы с ним ни в чем не виноваты, что мы сделали всё, что могли, что мы спасли кого-то, просто зная точки, которые нужно пережимать при сильных кровотечениях. Ведь с собой у нас ничего не было, снимали одежду со всех, рвали на импровизированные бинты…

Я, не осознавая, что делаю — просто остро захотелось пожалеть этого огромного мужчину, носящего в сердце такую боль, обняла его, прижавшись к сильному плечу.

— То есть мы, практически дипломированные психиатры, долго не могли помочь самим себе. Мы винили себя, не могли простить себе того, что не всех смогли спасти из тех, кто потенциально мог выжить. Боялись больших скоплений людей, метро, но больше всего боялись наткнуться на улице на человека, которому потребуется наша помощь, а мы не сможем его «вытащить». И только после того, как восстановились сами при помощи консультаций моих родителей, наших преподавателей, осознали самое страшное: а ведь другим, тем, что пострадал, такой помощи оказано не было. Им предлагали один сеанс с психологом, но выписывали после него простейшие успокоительные, банальные седативные, которые не могли восстановить нервную систему. И после этого мы решили посвятить всю свою жизнь реабилитации жертв террактов. Потом стали «брать» к себе жертв насилия, войн, травм, катастроф. Чтобы охватить более широкие слои пострадавших от человеческой жестокости.

— Какой ужас, — больше слов у меня не было. -