Прошло после этого дня три, и я уже все забыла. Батюшка вышел днем на общее благословение и сел на диванчик во второй комнате. Не ожидая, что он сядет, я осталась назади. За множеством народа, не попала близко к старцу, стояла у притолоки и смотрела на него. В толпе, однако ж, он нашел меня глазами и, улыбнувшись, стал рассказывать: «Был у меня знакомый протопоп. Пришел к нему однажды его духовный сын исповедоваться и после исповеди согрешил — соблазнился и украл Протопопову дорогую шапку с бобром. Пришедши же домой, пораздумал: как же я буду приобщаться? Пошел опять к своему духовному отцу и просил прощения, но не сказал, в чем согрешил. Протопоп тоже не спросил и отпустил ему грех. Когда же он ушел, тогда только протопоп спохватился, что обокраден и шапки его нет». При этом батюшка прищурил глазки и пристально поглядел на меня. Я же сейчас поняла, в чем дело, попросилась к нему и рассказала все чистосердечно. Он посмеялся этому и вторично все мне простил.
Когда случалось долго не быть у батюшки, а потом, бывало, мы с дочерью приедем, он всегда встречал нас словами: «Ну, приехал к нам мудреный народ, теперь не разевай рот, — живо подхватит». Еще скажет, бывало: «Одна насесть, да не одна у нее весть». Это когда в душевном настроении случалась какая-нибудь перемена, — батюшка сейчас, бывало, заметит. Когда долго не берет и заскорбишь, он скажет: «Чтобы я принял, надо быть поблагоговейнее». И сейчас увидишь, что в то время была рассеяна умом. Любил, чтобы во время церковных служб бывали в церкви, и говаривал: «Я богомольных скорее беру, а терпеливых уважаю».