Преподобный Амвросий (СИ)

Выйдя из ограды, я обратил внимание на какое-то особое движение в группе женщин. Любопытствуя узнать, в чем дело, я приблизился к ним. Какая-то довольно пожилая женщина, с болезненным лицом, сидя на пне, рассказывала, что она шла с больными ногами пешком из Воронежа, надеясь, что старец Амвросий исцелит ее, что, пройдя пчельник, в семи верстах от монастыря, она заблудилась, выбилась из сил, попав на занесенные снегом тропинки, и в слезах упала на сваленное бревно; но что к ней подошел какой-то старичок в подряснике и скуфейке, спросил о причине ее слез и указал ей клюкой направление дороги. Она пошла в указанную сторону и, повернув за кусты, тотчас увидала монастырь. Все решили, что это монастырский лесник или кто-либо из келейников; как вдруг на крылечко вышел уже знакомый мне служка и громко спросил: „Где тут Авдотья из Воронежа?“ Все молчали, переглядываясь. Служка повторил свой вопрос громче, прибавив, что ее зовет батюшка. - „Голубушки мои! Да ведь Авдотья из Воронежа я самая и есть!“ - воскликнула только что пришедшая рассказчица с больными ногами, приподымаясь с пня. Все молча расступились, и странница, проковыляв до крылечка, скрылась в его дверях. Мне показалось странным, как успел о. Амвросий узнать так быстро об этой страннице и откуда она пришла. Я решился дождаться ее возвращения. Минут через пятнадцать она вышла из домика вся в слезах и, на посыпавшиеся на нее вопросы, чуть не рыдая, отвечала, что старичок, указавший ей дорогу в лесу, был не кто иной, как сам о. Амвросий, или кто-либо уж очень похожий на него. В большом раздумье вернулся я в гостиницу. Что же это такое, думалось мне. Положим, сходство; но, во-первых, в монастыре нет никого похожего на о. Амвросия, а во-вторых, два таких странных совпадения: о. Амвросий, как всем известно было, по болезненности в зимнее время до теплых летних дней не мог выходить из келлии, а тут вдруг в холодное время явился в лесу указателем дороги страннице, и затем, через какие-нибудь полчаса, почти в минуту ее прихода к его „хибарке“ он уже знает о ней подробно. Я решился исполнить обряд моего короткого говенья по всем правилам религии: выдержал пост по-монастырски и все церковные службы также. В среду вечером, после вечерни, я прямо из церкви отправился в скит. Старец принял меня только через полчаса после моего прихода. Войдя в каморку, я застал его в том же положении, как и в первый раз и, став на колени, принял благословение. „Ну, теперь я могу поговорить с тобою подолее, подвинься сюда поближе“, - сказал мне ласково старец. Я предполагал, что мне порядком достанется на исповеди, ибо не говел целых шесть лет, и приготовился вынести грозу. Отец Амвросий начал меня расспрашивать о моем детстве, воспитании, службе, более замечательных лицах, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни, о моем несчастном браке, о Сербии, Болгарии и Турции, пересыпая завязавшийся разговор замечаниями и улыбками. Я, который и в церкви-то не мог стоять на коленях от боли в ногах, не заметил, что наш разговор продолжался час и семь минут, - до того разговор старца был мил, увлекателен и разумно-наставителен! С каждой его фразой мне казалось, что я более и более сродняюсь с ним и душою и сердцем.

„Передай мне епитрахиль и крест“, - сказал мне вдруг о. Амвросий, помолчав минуты две. Я подал то и другое. Надев на себя епитрахиль, он приказал мне нагнуться и, накрыв епитрахилью, начал читать разрешительную молитву. Я живо выдернул голову из-под епитрахили и воскликнул: „Батюшка! А исповедь? Ведь я грешник великий!“ Старец взглянул на меня, если можно так выразиться, ласково-строгим взглядом, накрыл опять епитрахилью и, докончив молитву, дал поцеловать крест. „Можешь идти теперь, сын мой! Завтра, после литургии, зайди ко мне!“ И ласково отпустил меня.

Никогда в жизни не совершал я такой чудной прогулки, как в этот раз, от скита до монастыря. Точно какое-то громадное облегчение чувствовалось во всем существе моем; а вокруг меня лучи полного месяца так и играли мириадами алмазных искр по снегу полян и фантастическим хлопьям, причудливо лепившимся кой-где по ветвям оголенных деревьев. Я и не заметил, как дошел до своего номера и как затем заснул.

На следующий день, приобщившись Св. Таин, после литургии, я отправился к моему новому духовному отцу. Старец ласково встретил меня, благословил просфорою и подарил получасовою беседою, в которой высказал мне несколько наставлений и указаний в пути моей жизни, которых я никогда не забуду и которые поныне служат часто мне и утешением, и поддержкой в трудные минуты. Прощаясь, он опять благословил и поцеловал меня, и дал завернутую в бумагу просфору для передачи его духовной дочери…