Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие

проистекает вся красота и величие мироздания^[214]. Она пытается непосредственно обнять и постигнуть Его. Но все попытки ее каждый раз приводят только к отрицательным результатам. Ум наш может познать только то, что есть некая Причина, а не то, что такое Она есть^[215]. Бог выше всего, что только мы можем о Нем помыслить^[216]. Поэтому самое истинное познание Бога по существу — есть незнание^[217]. Оно сводится к отрицанию за Ним в силу Его превосходства ^[218]всяких свойств и качеств^[219], всякой множественности и сложности, отличающей тварное бытие^[220], всяких мыслимых категорий^[221], и даже понятия сущности и движения^[222]. В этом суть высшего апофатического богословия^[223]. Оно сплошь отрицательно. Положительное содержание его заключается в том невыразимом и неизреченном ощущении Бога, которое дается в мистическом акте как результат апофатического возвышения над всем бытием^[224]. Это и есть»таинственное богословие»^[225], познание Бога по существу^[226], то высшее осияние ума в экстатическом состоянии, которое производится премысленным соединением с Божеством^[227]. Таких неизреченных озарений удостаивались святые^[228]. Идеально же такое высшее единение осуществилось в тайне боговоплощения^[229]и в том высшем ведении, которое в этом единении имело человечество Христа^[230].

Ниже таинственного недоведомого и неизреченного познания Божества по существу стоит познание Его по Его разнообразным проявлениям или энергиям^[231]. Это познание уже доступно нашему уму и отчасти постижимо в своем таинственном содержании. Оно дано нам в положительном божественном откровении^[232]. Божественный Логос открылся нам в природе и Писании: в них Он воплотился Своими энергиями, или идеями ^[233]. Внешние формы и буквы составляют Его одежды, под которыми таинственно скрываются Его идеи, а в них и Сам Логос^[234]. По таинственным озарениям Логоса достойные могут созерцать под этими символами Его идеи^[235]. Без этих озарений недоступно было бы познание Бога^[236]. Лишь они дают возможность сказать нечто положительное о Божестве, по Его проявлениям^[237]. В них основа катафатического богословия, утверждающего о Боге, как Творце, то, что созерцается в твари^[238].

Непосредственным и прямым предметом катафатического богословия является Божественный Логос, проявления Которого и дают основу для этого богословия^[239]. Созерцая мир как совокупность таинственно образующих каждую вещь идей Логоса и возводя их от низших (частичных) к высшим (общим) и, наконец, к самому общему Логосу всего^[240], ум достигает недоведомого постижения Божества Логоса^[241]. Бог Слово становится предметом его созерцаний и созерцается в двояком отношении: 1) в сокровенном образе бытия Своего на недосягаемой вершине недр Божества^[242] и 2) по Своему отношению к миру. Первое открывает тайну Троичности, второе — тайну творения, промысла и суда^[243]. В том и другом Логосом охватывается все Божественное и все тварное и все мыслимые отношения между ними.

Тайна Троичности