Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие

Падение произошло в той области, в которой человек и долж6н был осуществить свое назначение, — в области произволения. Здесь начало зла. На зло преп. Максим смотрит под углом зрения Ареопагита, обычным, впрочем, вообще для всего греческого богословия. Зло не есть что-либо субстанциальное или имеющее бытие по естеству; оно — лишь недостаток естественной энергии, неправильное движение ее^[400]; само по себе, независимо от естественной энергии, оно — небытие ^[401]. Обнаруживается зло лишь в свободной воле разумных существ, когда они по ложному суждению^[402] движутся помимо истинной своей Цели — Бога^[403], в Котором только и можно найти истинную опору бытия^[404] и отделение от Которого приближает к небытию^[405]. В таком неправильном движении сил души и заключается грех первого человека. Вместо Источника жизни и обожения он обратился, как к чему-то более реальному, к чувственным благам^[406], и в видимом мире стал искать для себя точек опоры^[407]. Вместе с этим все силы души его получили неподобающее направление, наклонились ко злу, ко страстям. Ум забыл свое истинное питание, ведение духовное, и прилепился к чувствам, вместе с чем подпал духовной слепоте, страсти неведения Бога и вещей божественных - ^[408], утратил способность созерцать божественное, видеть духовную истину, таинственно возвышаться к Богу^[409]. Вслед за отпадением от духовной истины и наклонением к чувствам, в человеке — под влиянием чувственного познания природы как источника наслаждений и страданий («no–знания добра и зла») - возобладали плотские влечения^[410]. Разум потерял силу нравственного руководства над неразумными (страстными) силами души — похотью и раздражительностью ^[411] - и подчинился их беспорядочным движениям, побуждавшим человека стремиться только к удовольствию и избегать страданий ^[412], и, таким образом, впал во власть плотского самолюбия , страсти плотоугодия (извращение ) ^[413] и страсти насильничества , побуждавшей к борьбе за мирские блага, средства услаждения, и выражавшейся в ненависти ко всему, что препятствует удовольствию и причиняет страдание (извращение )^[414]. Так развились эти основные, а из них и другие неестественные страсти ^[415]. Заблуждение в истине и привязанность к чувствам (, )^[416], страстная любовь или ненависть к чему-либо чувственному^[417] наполнили жизнь человека и составили в нем закон плоти, закон животной жизни, подчиненный плотскому мудрованию^[418]. В конце концов оказалось, что человек не только не одухотворил и не возвысил своей плоти, но и сам в познании и деятельности подчинился ей; оторвался от Бога, истинного бытия, и доверился веществу, которое само по себе — небытие^[419]; вместо того, чтобы стать богом, предпочел стать прахом^[420]; стал служить плоти, чтобы поддержать свое существование^[421], в действительности же поставил себя на краю погибели^[422]. Греховному направлению воли человека правдой Божией положен был предел. Разрушая неестественное расположение его воли, Господь к неправедному удовольствию присоединил праведное наказание, и именно в той части, к которой обратились его греховные склонности (плоть)^[423]. В элементы тела человека введено было противоборство, и в силу того оно стало грубым и тленным, подверженным страданиям и смерти (облечение в»кожаные одежды»)^[424]. Ко греху произволения присоединился, таким образом,«грех естества»(наказание за грех), естественная немощь^[425], так называемая»страстность»(, подверженность страданиям,«естественным страстям»)^[426], ставшая как бы новым естественным законом ^[427] для человека. Эта»страстность» естества была явным осуждением греховного пристрастия к удовольствию и неоспоримо обнаруживала его несостоятельность^[428].

Но мало того. Человек не только лишен был нетления своей природы, но и осужден на страстное рождение от семени по образу животных^[429]. Тело его было вполне подчинено законам добровольно избранной скотской жизни. Закон греха — чувственное удовольствие — нашел себе выражение в самой низкой форме скотского сладострастия. Сила этого осуждения была в особенности велика. Вместе с греховным рождением постоянно передавался и грех произволения и грех естества (, тление, )^[430], так что в рождении всегда суммарно повторялся весь грех. Рождение ( вместо первоначального ) стало каналом, который приобщал человека с самым началом его бытия к потоку греховной жизни^[431]. Оно поэтому стало синонимом первородного греха^[432].