Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие

Сколь ни разнообразны и многочисленны были влияния, под которыми находился преп. Максим, он все же все их сумел своеобразно обработать и привести в единство цельной системы. В этом проявилась творческая сила его мысли и оригинальность его духа. Преп. Максим не стоял в положении рабской зависимости в отношении к своим авторитетам. Он не был простым компилятором или только»восприимчивым духом», как его представляют иные ученые^[868]. Предшествующие писатели давали ему лишь точки опоры, исходные пункты богословствования. Их, иногда слабые, намеки он уже сам развивал и углублял всесторонне и преумножал своими выводами и созерцаниями. Многое привносилось им также и при самом объединении разных взглядов разных авторов. Это понятно само собой. Самое обилие авторитетов св. отца ясно говорит о той огромной творческой работе по объединению их, которую ему пришлось выполнить. И работа эта, действительно, обнаружила силу его творческого синтеза. У преп. Максима мы видим не пестрый и случайный набор цитат, не простой свод доказательств, а целостный организм связанных друг с другом и симметрически обработанных положений. Его система не мертвая разлагающаяся масса, которую легко и скоро можно анатомически разложить по частям, а живой и целый организм, творчески ассимилировавший себе воспринятые элементы. Все идеи преп. Максима — и оригинальные, и заимствованные и развитые им — прошли сквозь призму его духа, все своеобразно претворились в состав его мировоззрения и тесно сплелись друг с другом в одно неразрывное целое. В целом, поэтому, система преп. Максима высоко оригинальна.

Печать оригинальности лежит также и на главных идеях его системы. Правда, как указано выше, эти идеи порознь выдвинуты были раннейшими писателями, но ни у кого из них они не были так полно восприняты в своей совокупности и никем не развиты в такой степени и не приспособлены к объединению всех частей системы, как у преп. Максима Исповедника. В особенности всестороннее развитие идеи воплощения и применение ее даже к области философских спекуляций составляет отличительную черту мировоззрения преп. Максима. У преп. отца впервые эта идея выступает в столь широко развитой концепции. До него можно говорить лишь о незаконченных, частичных, неполных попытках к тому. У св. Афанасия Христос, правда, стоит в центре богословия, но к основной христологической идее, к учению о воплощении, еще не сведены все части его системы^[869]. У св. Григория Нисского центральная точка зрения — антропологическая, но дальнейшего шага к развитию ее в христологическую не сделано. Толчком к такому шагу могли послужить споры с афтартодокетами, но серьезных попыток в этом направлении не было предпринято. Лишь преп. Максим, умело выдвинувши идеи Логоса и человека и объединивши их в одной христологической идее, поставил последнюю в центре системы и обработал с ее точки зрения всю совокупность своих догматических и аскетических воззрений.

Не менее, наконец, преп. Максим оригинален и в деталях своей системы, в отдельных созерцаниях. Целиком все содержание его богословия не может быть выведено даже из того богатейшего запаса богословско–философских воззрений, которое сохранила ему патристическая традиция, и с которой он был так хорошо знаком. Те параллели, которые можно найти для его воззрений в святоотеческой письменности, говорят скорее о сродстве его с воспитавшей его средой, скорее характеризуют его направление, чем намечают его литературную зависимость. Дар небесных озарений^[870], увенчавший преп. отца, очевидно, обнаруживал свою силу. Он и открывал ему все новые и новые широты и глубины богословствования. Потому-то преп. Максим так неистощим в своих духовных созерцаниях и так оригинален в глубокомысленных рассуждениях.