Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие

Указанная троечастная схема была применена преп. Максимом и к объединению трех законов — естественного, писанного и духовного. Сделано это было двояким путем — а) путем расчленения по троечастной схеме соответствующих элементов в каждом законе в отдельности и б) путем распределения по той же схеме всех законов вместе взятых. Первый прием оправдывался единством структуры всех законов. В этом предположении преп. Максим и находит свою любимую схему в каждом из законов[648]. В частности, например, в естественном законе он достигает этого следующим образом. Четыре»естественных (родовых) добродетели»[649], — эти основные элементы или стихии нравственной жизни, из которых созидается весь организм естественного закона, — разделяются им на практические: целомудрие и мужество, и созерцательные: рассудительность (φρόνησις) и справедливость. Первые сводятся воедино в кротости, вторые — в ведении. Эти обе добродетели в свою очередь объединяются в высшем единстве экстатической (мистической) любви[650]. — Но рядом с выделением практических, созерцательных и мистических элементов в каждом из законов, объединение их можно было произвести другим путем, применяя указанную схему не к каждому закону в отдельности, а ко всей их совокупности. И этот прием не лишен основания. При самом общем обзоре содержания трех названных законов легко можно заметить, что по преобладающему в них элементу они удобно могут быть расположены в рамках троечастной схемы[651]: в писанном законе на первый план выступает элемент практический[652], в естественном — теоретический (созерцательный), в духовном — мистический. Располагая все три закона в таком порядке и устанавливая между ними отношения строгой последовательности, преп. Максим приводил их в такую внутреннюю связь, что они в своей совокупности могли составить единую цельную систему аскетики.

Так в соответствии с троечастной схемой определились три основных части аскетической системы преп. Максима: практическая философия (πρακτικη φιλοσοφία, деятельное любомудрие)[653], естественное созерцание (φυσικη θεωρία)[654] и таинственное богословие (μυστικη)[655], или иначе: делание (πραξις), созерцание (θεωρία)[656] и богословие. Первое очищает человека от страстей; второе просвещает ум истинным ведением (γνωσις) в созерцаниях: третье увенчивает его высшими мистическими состояниями. Делание и созерцание и подготовляемый[657] ими экстаз и представляют собой важнейшие моменты на пути спасения человека, на пути восхождения его к Богу, уподобления Верховному Благу и Истине[658] и конечного слияния с Ним в обожении. Это — моменты постепенного одухотворения человека, отрешения от страстей, от чувств, от самой мысли, и постепенного приближения к пучине Божественного бытия[659].

На пути уподобления Богу человек должен, прежде всего, отрешиться от страстей, этих извращений его естественных сил[660]. Понятно, почему. Нечистый не может приблизиться к Чистому, погрязший в страстях — к Бесстрастному, растлевающий естество — к Творцу естества[661]. Ничто так не отдаляет нас от Бога, как страсти. Мы — враги Божий, пока пребываем в страстях4[662]. Предаваясь веществу (миру) и плоти, мы отделяемся от Бога, а вместе с тем отделяемся из‑за мирских вещественных благ[663] также и друг от друга. Для спасения нам нужно оторваться от плоти и мира, чтобы объединиться друг с другом и с Богом6[664]. Цель Промысла и всех заповедей в том и заключается, чтобы объединить всех в одном устремлении к Богу в вере и добродетели[665].

Практическая философия

Возвышение к Богу начинается со стяжания добродетелей, вытесняющих собой страсти[666]. Практическая философия и посвящена борьбе со страстями[667] и усвоению добродетели[668]. Если греховный закон плоти побуждал человека стремиться к удовольствию и избегать страдания, то практическая философия предписывает, наоборот, несение вольных трудов воздержания и терпеливое перенесение невольных страданий[669]. Это несение трудов[670], умерщвление плоти[671], и составляет ее характерную черту. Оно имеет свой глубокий смысл, поскольку именно страдания уничтожают страсти (удовольствие) и служат к прощению грехов[672]. В этих страданиях, переносимых по практической философии, точно так же проявляются λόγοι промысла и суда[673], как проявились они и в деле нашего искупления.