Преподобный Максим Исповедник — посредник между Востоком и Западом

Итак, в той мере, в какой Римская Церковь исповедует православную веру, она может быть признана Церковью соборной [471]. Можно отметить, что далее преподобный Максим выражается иным образом, когда говорит io6 общении с «Римским престолом и Вселенской Церковью Божией» (144А), указывая, что он связывает одно с другим именно потому, что он не идентифицирует последнюю исключительно с Римским престолом. Можно отметить также, что контекст указывает на то,, что определяющим в глазах преподобного Максима принадлежность к кафолической Церкви является исповедание правой веры [472]. Также, когда он пишет, что «Пирр отпал от всей святости, он, который по своей собственной воле поставил себя вне кафолической Церкви», он понимает это в том смысле, что именно отказом от православной веры (а не разрывом с Римом) тот поставил себя вне кафолической Церкви. Да-; лее преподобный Максим пишет: «Не дозволяется воздавать Пирру никаких почестей, ему, который недавно осужден и отвергнут апостольским престолом города Рима из‑за своего иноверия, до тех пор пока он не будет им принят обратно после того, как сам возвратится к нему (к престолу) или, скорее, ко Господу нашему Богу через благоговейную исповедь и православную веру [473], которой он и обретет освящение и именование, «святой»(144В) [474]^.

Ясно, с одной стороны, то, что определило разрыв в общении Пирра с Римской Церковью, есть его отказ от правоверия, а с другой стороны, то, что исповедание правой веры позволит ему восстановить это общение [475].

Итак, именно исповедание православной веры определяет общение с Римской Церковью, а не общение с Римской Церковью обусловливает правую веру. Воистину — и текст на этом настаивает — исповедание веры должно состояться перед кем‑то, кто обладает авторитетом и возврат в кафолическую Церковь должен быть провозглашен официально одним из ее предстоятелей, которые имеют власть отпускать грехи (делать это перед всеми остальными было бы «излишне и безрассудно»). Но здесь это ни в коей мере не вопрос о признании авторитета как такового, и то, что существовало искони, не есть возвращение ни к Римскому престолу, ни к папе, но через исповедание правой веры есть возвращение к Самому Христу [476], Который есть Начало и Высшее Правило веры и единства с Церковью, поскольку в ней есть само Его Тело[477]. Кроме того, послание преподобного Максима всецело вписывается в догматическую перспективу; его направленность полностью определена тем фактом, что Пирр избрал иноверное мнение, и в послании постоянно имеется в виду возможность его возвращения к правой вере[478].

В этом тексте находят, главным образом, одно из наиболее сильных утверждений, которое никогда не высказывалось на христианском Востоке, о преимуществе авторитета Римской Церкви. Преподобный Максим не ограничивается тем, что называет Рим апостольским престолом (в связи с основанием Римской Церкви апостолами Петром и Павлом, поскольку они здесь пребывали, учили, претерпели мученичество, и здесь же находятся их гробницы[479]. Он представляет Римскую Церковь как ту, которая «получена от Самого Воплотившегося Бога–Слова, а также и от всех святых Соборов, согласно канонам и священным определениям, и обладает во всем и для всего, опираясь на все святые Церкви Божии по всему пространству земли, господствующим значением, авторитетом и властью вязать и решить». Текст позволяет утверждать, что исключительные права, признаваемые преподобным Максимом за Римской Церковью, являются следствием ее особых отношений с апостолом Петром и получены в силу слов, адресованных ему Христом. Обозначение Христа как «Воплотившегося Бога–Слова» довольно распространено у преподобного Максима, но нет ни малейшего сомнения, что оно употреблено им здесь для того, чтобы придать его утверждению более торжественный тон и отметить Божественный фундамент этих исключительных прав. Тем не менее, как это отмечает F. Dvornik[480], преподобный Максим еще более настаивает на соборном и каноническом происхождении этих прерогатив[481]. Он высказывает себя здесь более близким к восточной точке зрения, нежели к западной [482]. Это последнее утверждение, на самом деле, более бесспорно в глазах Востока, чем ссылка на Евангелие от Матфея (Мф. 16, 16—19), чей текст всегда вносил раздор между экзегетами и которую латиняне начиная с III века извлекали, преподнося в том смысле (в каком потом последователи викариата святого апостола Петра усматривали фундамент божественного права), по отношению к которому члены Восточных Церквей выказывали себя по меньшей мере сдержанно.