Когда мы поклонились ему до земли, он благословил нас и, положив на мою голову руки, прочитал тропарь Успению: “В рождестве девство сохранила еси…”. Потом сел на грядку и приказал нам также сесть, но мы невольно стали пред ним на колени и слушали его беседу о будущей жизни, о жизни святых, о заступлении, предстательстве и попечении о нас, грешных, Владычицы Богородицы и о том, что необходимо нам в земной жизни – для жизни вечной. Эта беседа продолжалась не более часа, но этого часа я не сравню со всею прошедшею жизнью. Во всё продолжение беседы я чувствовал в сердце неизъяснимую, небесную сладость, Бог весть каким образом туда переливавшуюся, которую нельзя сравнить ни с чем на земле. До тех пор для меня в духовном мире все было совершенно безразлично. Отец Серафим впервые дал мне почувствовать всемогущество Господа Бога и Его неисчерпаемое милосердие и всесовершенство».
Кроме всего прочего, отец Серафим обладал даром прозорливости. Одному из своих почитателей он сказал: «Что мне повелевает Господь как рабу Своему, то я передаю требующему как полезное. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только веруя, что так мне указывает воля Божия. Своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю».
Присутствие в нем этого таинственного дара прозорливости объясняет, почему отец Серафим, не распечатывая писем, знал их содержание и давал на них ответы.
Он предвидел тяжелые годы Крымской кампании и говорил, что на Россию восстанут три державы и много изнурят ее, но за Православие Господь помилует и сохранит нашу страну.
Старец предсказал прославление святителя Митрофана Воронежского и письменно поздравил архиепископа Антония Воронежского с открытием мощей, когда еще не было ни откровений, ни явлений у гроба святителя.
Духом отец Серафим знал многих подвижников и был с ними в общении, несмотря на то, что они жили далеко от него и он их никогда не видел. Известны, например, его прозорливые устные послания к затворнику Задонского Богородицкого монастыря Георгию, у которого тайно возник помысл – не переменить ли ему своего места на более уединенное. Причем никто, кроме него, не знал этого тайного смущения. И вдруг приходит к затворнику Георгию какой-то приезжий монашек и говорит ему: «Отец Серафим приказал тебе сказать: стыдно-де, столько лет сидевши в затворе, побеждаться такими вражескими помыслами, чтобы оставить свое место. Никуда не ходи: Пресвятая Богородица велит тебе здесь оставаться».
Отец Серафим обладал также даром исцелений. Приходивших к нему больных он помазывал маслом из лампады, горевшей у него в келии пред иконою Богоматери «Умиление». «Мы читаем в Священном Писании, что апостолы мазали маслом, и многие больные от сего исцелялись. Кому же следовать нам, как не апостолам?», – говорил батюшка. И помазанные им получали исцеление.
Серафимовский источник
«Нет паче послушания, чем послушание церкви! И если токмо тряпочкою притереть пол в дому Господнем, превыше всякого другого дела поставится у Бога!»
Преподобный Серафим Саровский
Х
Приближаясь к концу своей жизни, Преподобный не смягчал строгого образа жизни. Вкушал один раз в день, спал сидя на полу, а в самое последнее время становился ниц и спал лицом к полу, поддерживая голову руками. Это помогало особому напряжению созерцательного настроения у подвижника, как будто он уже отделялся от земли. Понятным становился тогда и ответ старца одному паломнику, который спросил его, не надо ли передать от него чего-либо курским его родственникам. Батюшка, указывая на лик Спасителя и Богоматери, ответил: «Вот мои родственники, а для живых родных я уже живой мертвец».
В то время отца Серафима чтила уже вся Россия, а современные ему подвижники смотрели на него как на великого духовного наставника. Даже епископы писали ему и спрашивали у него совета. Особенно почитал его воронежский святитель Антоний, которого старец Серафим называл Великим архиереем Божиим. И действительно, у архиепископа Антония был неистощимый запас милосердия к людям. Это он сказал и на деле подтвердил свою мысль: «Скорбь о ближних для души иногда полезнее собственной скорби».
Старческие немощи уже настолько ослабили отца Серафима, что он не мог каждый день ходить в Ближнюю пустыньку, чтобы там принимать посетителей. Но внешний вид старца оставался светлым и радостным. Лицо белое, приятное, глаза проницательные, светло-голубые и детский румянец на щеках под густыми седыми волосами – таков был внешний облик подвижника. До самых последних дней жизни он сохранил ясный и проницательный ум. Люди, немало образованные, отзывались о батюшке как о человеке одаренном чрезвычайно, чувствовали в Старце могучий дух и живое творческое начало.
Портрет старца Серафима в издании Саровской пустыни 1863 года