Преподобный Серафим Саровский

С Ореховца, из которого ведет дорога в Саров, мы свернули по дороге в Дивеево и вскоре доехали до большого села Онучина.

Мы остановились в доме богатого крестьянина, имеющего 75 десятин наследственной от отца земли. И так как в верхнем этаже его дома было просторно и чисто, то я остался ночевать у него. Здесь я услышал об одном исцеленном. За две недели до того, у этого дворника останавливался мужчина, торговец из-под Казани, в 60 верстах от этого города. Еще молодой, 42-летний, полный и красивый мужчина, он плохо владел ногами, волоча их: ходил, по словам дворника, «движком». На источнике отца Серафима он получил полное исцеление. По словам дворника, он раз 15 пробежал по его лестнице, радуясь своему излечению, не чуя под собою ног.

На следующий день, в воскресенье 13 июля, часов в 5 утра, мы двинулись дальше. Богомольцев становилось все больше и больше. При приближении к Дивееву стало заметно множество полиции. Площадь около Дивеева залита народом.

Вскоре начался благовест: должен был приехать из Сарова и служить обедню митрополит Петербургский Антоний, в сослужении с епископами Назарием Нижегородским и Иннокентием Тамбовским.

Теперь, когда собор был переполнен народом, его красота выступала особенно торжественно. В самом же соборе была лишь одна, бесконечно-малая на вид, перемена, — именно, в левом нижнем приделе, который был оставлен не освященным в ожидании прославления старца Серафима. В его узком иконостасе вместо иконы Богоматери, изображенной среди пышных цветов, стоит теперь икона сгорбленного, благословляющего монаха с нимбом вокруг лица, — кроткого, благоуветливого лика старца Серафима. А в будущем алтаре по-прежнему все висит портрет одухотворенного, точно прозрачного, старца.

Я прошел, пока народ не повалил из церкви, в заветные места — ближнюю и дальнюю пустыньки. На пороге той кельи, которая видела столько чудес и которая впоследствии как бы раздвинулась и приняла в себя весь простор Русской Земли, со всеми ее горестями и скорбями, — опять охватывает вас ясное ощущение чего-то жившего здесь сверхземного, сильного и бесконечно благого.

В этой «пустыньке» все по-прежнему. Так же тихо шепчет монахиня слова не умолкающей здесь никогда Псалтири. Лампада бросает спокойный отсвет на большой образ Спасителя, и, если осветить изображение во весь рост старца Серафима, он так же отрадно и зорко всматривается вам в душу.

«Смотри, всё знавший еще на земле. Смотри! Как тебе не открыть с радостью всё самое затаенное, чтобы повсюду мог проницать твой взор и всё исцелить». Я не смог зайти к почтенной старушке Елене Ивановне Мотовиловой, живущей в Дивееве. Она единственная осталась в живых из тех, кто знал старца. Ее воспоминания о старце необыкновенно интересны, и она безгранично чтит его. Ее покойный муж, помещик Н. А. Мотовилов, получил от старца замечательное исцеление странной болезни ног.

Мне говорили, что чрезвычайно трогательна была Е. И. Мотовилова, когда происходило перенесение гроба старца из его могилы в церковь Зосимы и Савватия. Старушка, бывшая при похоронах старца, упала на колени при появлении гроба из недр земли, закричала: «Кормилец мой, 70 лет назад я видела, как тебя опускали в могилу. А теперь ты выходишь из нее».

В Дивееве, в «дальней пустыньке», хранятся одежда и некоторые вещи преподобного Серафима. «Дальняя пустынька» — это остов той кельи, в которой Серафим жил во время своего пустынничества в саровском лесу. В этой келье сделан алтарь кладбищенской Преображенской церкви. Конечно, вся «пустынька» находится внутри церкви, и сзади западной алтарной стены есть очень широкий проход.

Вот тут, по алтарной стене, висит большой, во весь рост, портрет старца Серафима, в черном одеянии и клобуке, на который окна в стене напротив бросают много света.

Под этим портретом, в деревянной витрине с подъемною стеклянною крышкой, хранились раньше вещи старца. Здесь были и тулуп его, который он носил лишь в последние свои годы, мантия, и тот же кусок кожи с прорезом для головы, который он надевал на себя в дурную погоду, невольно напоминая слова апостола о тех, «иже в милотех и козиих кожах проидоша, в горах и вертепех и пропастех земных скитающеся, скорбяще, озлоблени, ихже мир не бысть достоин». Тут материя от его клобука, его рукавицы, чулочки, четки деревянные из больших зерен. Их не могут выносить бесноватые.