Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание

Тема отречения от родных и друзей типична в равной мере и для аскетической литературы и для житий святых. Лествичник говорит на эту тему с полной определенностью:«Любовь Божия угашает любовь к родителям; а кто говорит, что он имеет и ту и другую, обманывает сам себя… Не склоняйся на слезы родителей и друзей; в противном случае будешь вечно плакать» [570]. В»Изречениях пустынных отцов»есть рассказ о монахе, который не пожелал увидеться с матерью, когда она издалека прибыла посетить его [571]. Исаак Сирин рассказывает о монахе, который не покинул келлию даже ради того, чтобы увидеть своего родного брата, тоже монаха, хотя тот и был при смерти [572]. Современного читателя может удивить подобный ригоризм, не укладывающийся в рамки сегодняшних нравственных норм. Следует, однако, учитывать, что монашество является полным и максимальным выражением евангельской нравственности, которая тоже далеко не во всем удовлетворяет современным стандартам. Ранние монашеские источники, во всяком случае, не содержат в этом пункте ничего нового по сравнению с тем, что мы находим в словах Христа:«Всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат, и наследует жизнь вечную»(Мф. 19:29). По сути, монашеское отречение от родителей и родственников является прямым и буквальным следованием этим словам Спасителя.

Согласно Студиту, монах должен быть чужд не только родным и друзьям, но и всякому брату в общежитии [573]; он не должен питать особую любовь к кому‑то одному, но должен считать всех братии святыми и одинаково любить всех [574]. Это традиционная тема»странничества»(ξενιτεία), т. е.«отчуждения»от всего, что окружает инока в его земной жизни. Авва Агафон в»Изречениях пустынных отцов»дал следующий ответ на вопрос о том, как монаху жить с братиями:«Всю свою жизнь проводи среди них, будто только сегодня ты вступил [в общежитие]. Всю жизнь сохраняй странничество» [575]. Евагрий считает странничество»первой из светоносных добродетелей подвижника» [576]. Иоанн Лествичник посвящает странничеству третью главу своей»Лествицы», указывая, что монах должен жить, будто»иноязычный среди иноязычного народа»(αλλόγλωσσος εν έτερογλώσσονς) [577].

Говоря о необходимости нестяжания, Студит также следует своим предшественникам. Монаху, говорит он, не пристало просить у игумена ничего сверх дозволенного; ему должно иметь лишь один плащ, если же понадобится постирать его, он должен одолжить плащ у другого монаха, пока его собственный не высохнет на солнце [578]. Если келлия монаха обветшала, можно сообщить об этом настоятелю, но если тот не разрешит переменить келлию, следует возрадоваться,«вспомнив о Владыке твоем, не имевшем, где приклонить голову (Мф. 8:20)» [579]. Иными словами, нестяжание, будучи подражанием Христу, должно быть абсолютным. Студит пишет:«Ничего материального не держи в келлии своей, вплоть до иголки, кроме рогожи, овечьей шкуры, рясы и того, во что одеваешься; если возможно, не [имей] даже подставки для ног» [580].

Параллель к этой рекомендации Студита находим в»Уставе»Пахомия Великого:«Никто не должен позволять себе иметь ничего сверх дозволенного — ни второй одежды, ни шерстяного покрывала, ни овечьей шкуры, ни опоры под голову, ни медной монеты, ни какого‑либо утешения» [581]. Таким образом, советуя монаху иметь лишь одну одежду, Симеон оказывается ближе к идеалам пахомиева общежития, чем к студийской традиции, поскольку студийский Ипотипосис рекомендует каждому монаху иметь две смены одежды [582].

Студит многократно говорит о смирении как одной из главных добродетелей подвижника.«Всякое доброе дело следует исполнять со смирением, вспоминая Сказавшего: Когда исполните все повеленное вам, говорите: «мы рабы ничего не стоющие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17:10)» [583]. Монах должен чувствовать себя ничтожным, безвестным и словно бы вовсе не существующим (μη ων) [584]. Смотря на всех братии как на святых, монах должен одного себя считать грешником и думать, что»все спасутся, один я буду осужден в тот день (т. е. в день Страшного суда)» [585]. Эта фраза напоминает нам слова некоего кожевника, который, как повествуют древние монашеские источники, каждый день, проходя по городу, повторял про себя:«Все жители этого города…пойдут в Царство Небесное, только я один по грехам моим попаду в вечное мучение» [586].