Поскольку»Слово аскетическое»является, как мы уже сказали, собранием разрозненных глав, на основе его трудно составить полное представление обо всех аспектах духовного учения Студита; равным образом, не следует ожидать, что мы там найдем весь спектр аскетических идей, повлиявших на Симеона. Тем не менее стоит остановиться на некоторых темах, впоследствии развитых Симеоном, который показал себя верным учеником и последователем своего духовного отца. В Главе II, говоря о евхаристическом благочестии Симеона, мы ссылались на его 75–е Огласительное Слово, где он развил учение своего духовного отца о причащении со слезами. Помимо этого явного примера, когда слова Студита становятся отправной точкой для рассуждений Симеона, есть и другие примеры, в которых прослеживается весьма тесная связь между двумя авторами.
Симеон унаследовал от своего наставника, — а через него от студийской традиции, — понимание духовного отцовства как такого отношения между наставником и учеником, которое основано на абсолютном доверии с обеих сторон и абсолютном послушании со стороны ученика. Студит возражает против того, чтобы ходить по многим наставникам и искать»столпников, отшельников и чудотворцев», и предлагает исповедоваться одному только духовному отцу. Как бы повторяя его, Симеон говорит:«Не ходи туда и сюда, ища знаменитых монахов, и не любопытствуй о жизни их; но если духовного отца, по благодати Божией, ты нашел, ему одному говори все о себе» [602]
.Студит отождествляет слова духовного отца со словами Божиими, когда говорит, что ученику следует считать все сказанное духовным отцом за исходящее»из уст Божиих». Симеон неоднократно повторяет, что ученик должен воспринимать все слова и указания учителя как»исходящие из уст Божиих» [603]
и что ученик должен исповедать духовному отцу все помыслы,«словно Самому Богу» [604]. Волю духовного отца Симеон отождествляет с волей Божией:«Господи… пошли мне человека, знающего Тебя, чтобы, послужив ему, как Тебе, и всей силой моей подчинившись ему, и Твою волю в его воле исполнив, я угодил Тебе, единому Богу…» [605].Студит говорит, что не следует судить духовного отца, даже если видишь его»впавшим в блуд». Симеон вторит ему, когда пишет:
Симеон слегка смягчил выражения Студита: вместо»впасть в блуд»он пишет»есть с блудницами», что звучит не столь резко благодаря параллели с Евангелием (ср. Мф. 9:11; Мк. 2:16; Лк. 15:2). Примечательно, что Симеон ссылается на собственный опыт: он сам видел, как его духовный отец»снисходил до человеческих страстей», и признает, что и его глаза ошибались. Можно предположить, что он имеет в виду тот период своей жизни (до поступления в монастырь), когда он был не столь близок к Студиту. По крайней мере, слова Симеона свидетельствуют о том, что были периоды — неясно, долгие или короткие — когда он ставил под сомнение святость своего духовного отца.
Студит говорит об исповеди у игумена как о норме, допуская, тем не менее, исповедь у одного из братии (причем не обязательно в священном сане). Симеон тоже понимает служение игумена как в первую очередь духовное отцовство [607]
. Известно, однако, что в своих писаниях он горячо отстаивал право простых монахов, не имеющих священного сана, быть духовными руководителями и принимать исповедь [608]. Мы не будем излагать здесь его учение о власти»вязать и решить» — власти, которая, по его мнению, перешла от епископов к священникам, а позже — к монахам [609], не обязательно имеющим сан. Эту теорию многократно исследовали ученые [610], а мы вернемся к ней в Главе VIII. Сейчас же для нас важно, что в своем решительном заключении»позволено нам исповедоваться монаху, не имеющему священства» [611] Симеон согласуется со Студитом и с монашеской практикой своего времени [612]. Личность Студита, который не был рукоположен в священный сан, постоянно стояла перед глазами Симеона как живое подтверждение его теории:«Я и сам был учеником такого отца [613], не имевшего рукоположения от людей, но вписавшего меня рукою Божьей, то есть Духом, в ученичество и правильно повелевшего мне принять рукоположение от людей по установившемуся порядку». [614].