Прерия

— Вы имеете низшую степень? Но, может быть, вы получили ученую степень в какой-нибудь иной отрасли свободных наук?

— Уверяю вас, что вы опять ошибаетесь.

— Наверное, молодой человек, вы не взялись бы за такое важное, смею сказать, чрезвычайно важное дело, не имея накаких свидетельств, что вы можете выполнить его. Вероятно, какая-нибудь комиссия дала вам право действовать в этом направлении, и на авторитет ее вы можете опираться, когда пожелаете войти в сношения с вашими сотоварищами по общественно-полезному делу, смею сказать, по делу милосердия.

— Не знаю, каким образом, с какой целью вы проникли в мои планы, — сказал, краснея, молодой человек. Он встал с живостью, которая доказывала, как легко он мог забывать о грубых телесных потребностях, когда дело шло о чем-либо, что затрагивало его сердце. — То дело, которое занимает меня, может быть, могло бы назваться делом милосердия, если бы относилось к кому-нибудь другому; но для меня это долг — не только дорогой сердцу, но и священный, и, признаюсь, я не понимаю, зачем мне нужно иметь какие-то свидетельства, или зачем их станут спрашивать у меня?

— Обыкновенно так бывает, — важно ответил доктор, — и необходимо следовать этому обычаю при всяком удобном случае для того, чтобы умы, склонные к привязанности и симпатии, могли бы сразу изгнать странные подозрения и, минуя, так сказать, элементы обсуждения, перейти сразу к вопросам, составляющим desideratum обеих сторон.

— Это странное требование! — пробормотал сквозь зубы молодой человек, нахмуривая брови и поглядывая своими черными глазами поочередно на всех присутствующих, как будто желая получить понятие об их характере и оценить их физические силы. Потом он засунул руку за пазуху, вынул оттуда маленький ящичек и подал его с сознанием своего достоинства доктору со словами: — Взгляните, сударь, и вы увидите, что я имею некоторое право на путешествие по стране, которая принадлежит в настоящее время Соединенным Штатам.

— Что это такое? — вскрикнул естествоиспытатель, разворачивая большой лист пергамента. — Как? Государственная печать? Скрепил военный министр! Это патент на чин капитана артиллерии, выданный Дункану Ункасу Миддльтону.

— Кому? Кому? — закричал Траппер. Во все время разговора он сидел молча и не сводил глаз с незнакомца; как будто желая подробно разглядеть все черты его лица. — Как его имя? Вы, кажется, сказали Ункас! Ункас! В самом деле Ункас?

— Это мое имя, — ответил молодой человек, — и имя вождя одного из туземных племен. Мой дядя и я гордимся им, потому что носим его в память об одной важной услуге, оказанной нашей семье одним воином во время прежних войн.

— Ункас! Вы назвали его Ункасом! — повторил, вставая, старик. Он подошел к молодому незнакомцу и откинул со лба падавшие на него черные локоны. Незнакомец, хотя и очень удивленный, не противился.

— Мои глаза стары, — продолжал Траппер, — они не так зорки, как в то время, когда я сам был воином, но я могу узнать черты отца в чертах сына. Я узнал его, лишь только он приблизился. Но с тех пор столько лиц прошло перед моими ослабевшими глазами, что я не мог сказать себе, где я видел того, на кого он похож. Скажите мне, молодой человек, как зовут вашего отца?

— Так же, как меня. Он был офицером на службе Соединенных Штатов во время революционной войны. Брата моей матери звали Дункан Ункас Хейворд.

— Еще один Ункас! Еще Ункас! — проговорил старик, дрожа от волнения. — А его отец.

— Носил те же имена, за исключением имени вождя одного из туземных племен. Услуга, о которой я говорил, была оказана ему и моей бабушке.

— Я так и знал! Я так и знал. — воскликнул Траппер дрожащим голосом, и на его застывшем от старости лице выразилось сильное волнение, как будто услышанные им имена пробудили в нем давно уснувшие представления, относившиеся к событиям прежнего века. — Я знал это! Сын или внук — все равно, та же кровь, те же черты! Скажите мне, тот, кого звали Дунканом и кто не носил имени Ункаса, жив еще?

Молодой человек грустно покачал головой:

— Нет, он умер в глубокой старости.

— В глубокой старости! — повторил Траппер, бросая взгляд на свои худые, иссохшие, но еще мускулистые руки. — Ax! Он учился в поселениях и был умен по-тамошнему. Но вы часто видали его? Вы слышали, что он говорил об Ункасе, о пустынных лесах Америки?

— Очень часто. Прежде он был офицером королевской службы, но когда возгорелась война между Англией и колониями, мой дед не забыл, которая из этих двух стран его родина, и, отбросив верность, состоявшую только в пустых словах, остался верен своей стране и сражался за ее свободу.

— Это было разумно и — что еще лучше — естественно. Ну, садитесь, молодой человек, и расскажите, о чем говорил вам дед, когда рассказывал о чудесах наших пустынь.

Молодой человек улыбнулся любопытству старика: его удивлял интерес, который выказывал Траппер; но, видя, что никто из окружающих не имеет ни малейших враждебных намерений относительно его, он присел, не колеблясь, рядом со стариком.