Прерванная юность (СИ)

Ему выдали соответственные документы, денежное довольствие, выдали сухой паек и пожали руку, мол:

- Лети птицей, Павел Семенович, на родину и не забывай войну.

Полковник сердечно пожал руку и наградил за службу парой крепдешиновых отрезов. Петр Иванович оставался в Германии на неопределенный срок, обещал заехать к другу, когда завершится миссия по отправке грузов из побежденной страны в СССР.

Глава 35

Вечером Анна Максимовна чаевничала с попутчицами, которые вели бесконечные разговоры о том, как жилось в неметчине, что пришлось испытать за годы неволи. Многие из них, как и Анна, не жаловались и хорошо отзывались о немцах, на которых работали. Некоторые рассказывали о их жестокости. Третьи предпочитали благоразумно молчать.

Анна вышла с Олегом из метро на Петроградской стороне ранним утром и обомлела: на месте их дома лежала груда кирпичей. Мать и сын подошли ближе и молча стояли перед руинами.

- Еще в начале войны в дом угодила бомба, - к ним подошла женщина. - Вы жили здесь?

- Да, - только и сказала Анна, озираясь вокруг.

- Вам теперь в исполком надо обратиться в отдел жилищных вопросов. Они подыщут что-нибудь на время. Есть, где пока остановиться?

- Телефон работает в городе? - спросила Анна Максимовна. - Мы только с поезда, не знаем еще.

- Работает, а как же.

- Ну тогда позвоню сестре или подруге.

Анна поблагодарила женщину и направилась к станции метро, где были телефонные кабины. Она набрала номер телефона сестры Фени, долго ожидала и уже хотела повесить трубку, когда вдруг услышала запыхавшийся женский и незнакомый голос.

- Мне бы Феодору Максимовну, - сказала Анна.

- Здесь не проживают такие!

- Эта квартира Морозова Степана Васильевича? - Анна Максимовна назвала для убедительности и полный адрес на Васильевском.

- Адрес верный: Восьмая линия, дом и квартира, но теперь здесь живет семья Куприяновых.

- Куда делись Морозовы? Я сестра жены Степана, старшего квартиросъемщика по этому адресу.

На другом конце провода долго молчали, потом женщина проговорила:

- Вы крепитесь, мне придется первой вам сообщить страшную весть. Как мне сказали в жилотделе: хозяин квартиры погиб на фронте, а его жена умерла в блокаду от голода.

- А девочка? - Анна замерла, ожидая ответа.

- Девочку, вроде, переправили в детский дом в блокаду, но точно не могу сказать куда. Простите!

Известие потрясло Анну Максимовну. Она побледнела и схватилась за грудь.

- Мама! - испугался Олег. - Что с тобой?

- Война! - только и сказала Анна.

Мария, которая никуда не выезжала и перенесла блокаду, выглядела ужасно. Серая кожа и выпирающие кости вызывали у Анны жалость:

- Досталось тебе, подружка, тут.

- Не больше, чем тебе, помыкалась и ты на чужбине. А твой Иосиф, как ушел на фронт, так не прислал ни одной весточки.

- Бог милостив, вернется.

- Веришь?

- Без веры сошла бы с ума.

На следующий день Анна Максимовна стала на учет, как нуждающаяся в жилье, и побрела в районный военкомат, узнать о муже.

Дежурный офицер полистал бумаги, посмотрел на женщину и сказал:

- С августа 1943 года ваш муж числится, как без вести пропавший. Но вы не отчаивайтесь, многие возвращаются из плена. Вам денежный аттестат за два года причитается. Вам муж оставил, когда уходил на фронт.

Деньги были к стати, но с работой неясно пока не пройдешь через отдел НКГБ при райвоенкомате. Анна направилась туда.

Майор, который сидел там, внимательно выслушал посетительницу и доброжелательно сказал:

- Зайдите ко мне через месяц, я наведу справки за это время. Ели все хорошо, разрешу прописку в городе. Я должен соблюсти формальности.

Анна Максимовна кивнула головой и вышла из кабинета, вызвавшего у нее неясную тревогу и волнение.

Но через две недели она получила повестку, срочно явиться в тот же отдел НКГБ. Тот же майор встретил ледяным взглядом и указал на стул напротив стола.

- А вы оказывается восхваляете враждебный нам народ? - начал он разговор.

- С чего вы взяли?

- Я получил сообщение на свой запрос и, кроме того, агентура известила, что в дороге вы вели агитационные разговоры о хорошей жизни в Германии. Не так ли?

Анна растерялась, получилось, что везде были глаза и уши у этой организации.

- Ничего я не вела, только сказала, что жила у хороших людей там.

- Подтверждаете?

- Что?

- Свои слова!

- Конечно! Что у меня совсем нет совести.

- Ваша совесть попадает под семидесятую статью уголовного кодекса: пропаганда и агитация для помощи международной буржуазии. Там было хорошо, а здесь было плохо, клеветнические измышления, порочащие советскую власть, наказываются лишением свободы от двух месяцев до семи лет или ссылкой от двух до пяти лет.

- Да, как же так, за что? Жалость со слезами, а доброта с мозолями? Так?

- Нет, учись язык держать за зудами, тогда не придется слова ловить. Что же неясного?

- И что теперь? В войну терпела неволю и после войны мыкаться по лагерям?