Преследуемый Зверем Братвы

Моя челюсть скрежещет. Он ходит по краю. Все еще отвернувшись от него, когда открываю рот.

— Может, стоит спросить у твоей сестры, знает ли она ее?

Стук ножа о прутья прекращается, и я слышу, как он шипит.

— Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Я поворачиваюсь, нежно улыбаясь ему.

— Я только хочу сказать, что рад за твою сестру. Хорошо, что она нашла работу, занимаясь тем, что у нее получается лучше всего.

Его губы скривились в усмешке.

— Может быть, я найду эту твою шлюху, да? Может быть, когда я уйду в отпуск в следующем месяце, я сделаю своей работой найти эту девушку и трахнуть ее во все дырки…

Он едва успевает моргнуть, как я оказываюсь у решетки. Он кричит, но слишком поздно. Моя рука уже метнулась между ними и схватила его за горло. Я с силой прижимаю его к решетке, ломая ему нос и разбивая губы. Он снова кричит. Но затем я выхватываю нож из его руки, переворачиваю его и глубоко вонзаю в шейную артерию. Крики переходят в испуганное бульканье, когда он вцепляется в мою руку.

— Ты никогда не прикоснешься к ней, — шепчу я ему на ухо. — И когда я увижу тебя в аду, я планирую, делать это с тобой снова, и снова, и снова…

Я поворачиваю нож, когда жизнь исчезает из его глаз. По коридору несутся охранники, кричат на меня, выхватывая пистолеты. Я бросаю мешок с дерьмом на землю, наблюдая, как он истекает кровью, и отступаю. Дюжина пистолетов нацелена на меня, когда они открывают дверь моей камеры и врываются внутрь.

Избиение продолжается, и продолжается, и продолжается. Я обмяк и почти без сознания, когда меня тащат обратно в одиночную камеру. И на этот раз я знаю, что это будет гораздо дольше, чем четыре месяца. Но на самом деле это не имеет значения. Я закрываю глаза, думаю о своем маленьком ангеле-хранителе и теряю сознание.

Настоящее время:

Свет мягко просачивается сквозь окна кабинета. На самом деле все эти, окна меньше для эстетики и больше для того, что бригадир мог видеть всех рабочих на машинах внизу. И это место заброшено уже несколько десятилетий.

Комната внутри склада временами кажется странной. В темноте это почти как в тюрьме. Только значительно удобнее. И гораздо менее холодно, чем в Сибири. В дневные часы прозрачный циферблат часов в дальнем конце склада пропускает свет прямо в кабинет, который служит мне квартирой. Но утром все вокруг купается в мягкой дымке света.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь. Мне все еще кажется странным это делать. Раньше я никогда в жизни не любила улыбаться. И за это в тюрьме тебя могут убить. Даже если все остальные называют тебя Зверем.

Но вдруг меня осеняет: я один в постели. Я вскакиваю, ощущая панику и ярость. Но я слышу скрип металлической двери. Мои глаза устремляются к дальней стене, и свет внезапно льется из люка в потолке, который ведет на крышу.

Из открытого люка высовывается длинная и гибкая босая нога. Босые пальцы ног находят первую ступеньку настенной лестницы. Когда Нина осторожно спускается обратно в офисную квартиру, я выдыхаю.

— Тебе нельзя туда ходить, — рычу я.

Она испуганно ахает, поворачиваясь на лестнице, чтобы увидеть меня. Но потом она улыбается. ”

— Ты проснулся.

Она спрыгивает вниз и поворачивается, чтобы улыбнуться мне. Она просто снова надела мою огромную, негабаритную футболку. Это похоже на платье на ней, но оно все еще достаточно коротко, чтобы я мог почти схватить за вершину ее тугой маленькой задницы. Я все еще вижу, как ее соски торчат из-под ее.

— Тебе туда нельзя, Нина, — ворчу я.

Она выгибает бровь, останавливаясь передо мной.

— Да, можно.

Я смотрю на нее, и она улыбается.

— Я не твой пленник, Костя.

— Я могу привязать тебя к кровати и изменить это.

Она краснеет. Ее зубы скользят по губам. Я подхожу к ней и кладу руки ей на бедра.

— Там очень опасно.

— Вообще-то, здесь очень красиво. Она оглядывается на открытый люк. — Да ладно тебе.

Я хмурюсь, колеблясь. Нина усмехается.

— Ты когда-нибудь бывал там?

— Не совсем.

Она вздыхает.

— Что ж, давай изменим это. Ну же.

Прежде чем я успеваю возразить или пригрозить ей снова связать, она поворачивается и перепрыгивает через ступеньки. Начиная подниматься. Однако все мои дальнейшие аргументы о том, почему мы не должны идти туда средь бела дня, исчезают, когда ее рубашка задирается к верху. Я рычу, когда мои глаза впитывают вид ее голой задницы и дразнящей киски.

Но потом она проходит через люк, и исчезает из виду. Я натягиваю джинсы и быстро лезу за ней. Выйдя на улицу, я моргаю, входя в…

— Это рай, не так ли?

Она не ошибается. Я смотрю с открытым ртом, упиваясь морем красок, окружающим нас. Склад находится у черта на куличках, в заброшенной части промышленной зоны. Но вся крыша заполнена яркими, великолепными полевыми цветами.

— Какого хрена…

— Птицы, — усмехается она, когда я вылезаю из люка.

Я медленно поворачиваюсь, вглядываясь в окружающее нас чудо.

— Я думаю, мы можем поблагодарить птичье дерьмо за это, они привезли семена из других мест и бросили их здесь по пути через Чикаго.