Я провожу рукой по руке, содрогаясь от ощущения прилипшей ко мне паутины. Я даже не смотрю на свою руку, я просто продолжаю оттирать ее, пока бегу к ступенькам.
— Пойдем, — вздыхаю я, как раз перед тем, как меня чуть не сшибает с ног Дайя, проталкивающаяся мимо меня и сбегающая по лестнице.
Что бы ни было в моей руке, это что-то большое. Я уверена в этом так же, как и в том, что глаза на моей спине следят за тем, как я ухожу.
Захлопнув за собой дверь на чердак, я прислоняюсь к ней и задыхаюсь, стряхивая с себя леденящий холод, который, кажется, прилип ко мне, как клей.
— Я больше никогда туда не поднимусь, — говорит Дайя, задыхаясь.
— Думаю, я тоже не хочу, — говорю я. Наконец, я опускаю взгляд на свою руку и вижу пакет Ziploc, в котором лежит золотой Rolex с бриллиантовой инкрустацией, а по пластику размазана кровь. И записка в моей руке — быстрые каракули, которые гласят: Спрячь это, никто не должен знать, что это сделал я. Запомни это.
— Ни хрена себе, — вздыхаю я.
— Дай мне посмотреть. Мы не можем прикасаться к нему, иначе на нем останутся отпечатки пальцев, но на них есть серийные номера. Возможно, я смогу отследить его владельца.
Мы спешим на кухню, забыв о демоне, живущем на моем чердаке. Я нахожу пару запасных резиновых перчаток, которые мы с Дайей использовали, когда убирались в доме. Она надевает перчатки и осторожно вытаскивает окровавленные часы.
— Я не хочу, чтобы кровь отслаивалась, но мне нужно снять браслет, чтобы увидеть серийный номер, — бормочет она, осторожно обращаясь с часами. — У вас есть прищепки?
Я разворачиваюсь и открываю ящик с хламом на кухне, уверенная, что он у меня где-то есть. Порывшись минуту, я издаю торжествующее «ах-ха» и протягиваю Дайе синюю прищепку.
У нее уходит минута, но в конце концов ей удается отстегнуть браслет между ушками часов.
— Ублюдок, — ругается она.
— Что?
— Кто-то нацарапал серийный номер. Он едва читается.
Дайя смотрит на меня, разочарование излучают ее зеленые глаза. Я сдуваюсь, хмурясь и поджав губы в знак поражения.
— Я не собираюсь сдаваться. Мы сделаем анализ крови, и я что-нибудь придумаю с этими часами. Позволь мне разобраться с этим?
Я киваю, доверяя Дайе разобраться во всем. Она невероятно умна, и ее ресурсы по поиску информации просто астрономические.
И тут у меня в голове загорается лампочка.
— На тех фотографиях с Джиджи Фрэнк носил эти часы.
Я перебираю все бумаги, разбросанные по острову, пока не нахожу небольшую стопку фотографий.
— Те же часы, — повторяю я, передавая фотографии. Дайя смотрит на фотографии, ухмылка растягивает ее губы.
— Теперь нам просто нужно это доказать.
Глава 37
Тень
Ты ничего не мог сделать.
Ты не можешь изменить то, что уже произошло, парень.
Ты не можешь спасти их всех.
Я благодарен за Джея. Правда. Я не доверяю многим мужчинам в этой сфере, особенно в той части работы, от которой мне очень трудно отказаться, но я не могу одновременно находиться на полу и уткнуться лицом в компьютер.
И Джей более чем эффективно помогает в этой части работы.
Но в чем этот ублюдок не силен, так это в том, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше.
Он пытается. Я понимаю.
Но мне трудно оценить его усилия, когда все мои силы уходят на то, чтобы не пойти в «Спаситель» и не взорвать все вокруг.
Если бы не тот факт, что там работают невинные люди — или, скорее, их держат там в заложниках, — я бы, блядь, сделал это.
Я был там.
Я видел, как они пили кровь маленького мальчика. Восьмилетнего ребенка, принесенного в жертву на каком-то каменном алтаре, чтобы приветствовать новых членов дьяволопоклоннического, пьющего кровь, педофильского клуба.
Я никогда не пойму, почему. Я никогда не пойму желание причинить боль кому-то столь юному, столь чистому, столь невинному. Но именно эти качества и привлекают их. Вот что привлекает дьявола к ангелу.
Они хотят развратить. Ранить. Запятнать. Причинить вред и страдания тем, кто никогда не просил об этом. Это больной кайф.
— Ему было восемь лет, Джей, — выдавил я сквозь стиснутые зубы. — У него была семья. Две матери, три брата и сестра. Его любили. Он воспитывался в хорошем доме родителями, которые любили его. А они украли его в гребаном продуктовом магазине, продали его торговцам и использовали его как гребаную жертву.
Джей молчит, похоже, понимая, что его стандартные ответы на вопросы о самочувствии не имеют смысла.
Я был там.
И я ничего не сделал, чтобы остановить это.
Я открываю рот, готовый перейти на другую тему, когда раздается еще один звонок. Я смотрю на телефон, и на моем лице появляется злобное рычание.
— Мне нужно идти, — огрызаюсь я, кладу трубку на Джея и тут же отвечаю на звонок.
— Дэниел. Так приятно тебя слышать, — приветствую я. Как одеяло, наброшенное на огонь, мой тон холоден и собран.
— Зак, извини, что звоню так неожиданно. Я хотел кое о чем тебя попросить.
Я откидываюсь в кресле, поворачиваю шею, мышцы громко хрустят. Мои глаза не отрываются от экрана компьютера, на котором отображается фотография маленького мальчика, убитого на последнем видео.