Преследуя Аделин

– Я посвятил почти шесть лет тому, чтобы искоренить торговлю людьми. Сиэтл оказался одним из крупнейших центров педофилии, но в действительности они повсюду. И я планирую уничтожить их все. Или как можно больше, пока эта жизнь не прикончит меня.

Адди молчит. Она смотрит в свой почти иссякший кофе, словно это волшебный шар, который даст ей любой ответ, который она ищет. Раздается звук включившейся печки, и тишина заполняется ее урчанием.

Она поднимает на меня глаза несколько мгновений спустя, и на ее веснушчатом лице появляется нечитаемое выражение.

– Почему? – шепчет она. – Почему ты решил рисковать своей жизнью, выслеживать этих людей и убивать их? Что заставило тебя сделать такой выбор?

В ее тоне нет осуждения, есть только потребность понять. Однако я не уверен, что мой ответ поможет ей понять то, о чем она спрашивает.

– Потому что я хочу этого, детка.

Она удивленно вскидывает брови, не ожидая от меня подобного ответа.

– Ты ждешь, что я назову тебе разумную причину, из-за которой я выбрал этот жизненный путь. Что у меня, быть может, была сестра или мать, которую похитили и продали. Или, может быть, меня самого. Но ничего из этого не случалось. Когда я узнал о торговле людьми и глубинах ее жестокости, мне просто стало противно. А у меня есть навыки, позволяющие что-то с этим сделать, вот я и делаю. Спасаю невинных людей, потому что хочу этого. И пытаю, и убиваю плохих я тоже, потому что хочу.

Ее глаза расширяются от удивления, пока я приближаюсь к ней. Она не отшатывается от меня, но я вижу, как в ее плечах, словно грозовые тучи, разбухшие от дождя, нарастает напряжение.

Я хватаю ее за затылок и притягиваю к себе. Она спотыкается, упираясь руками в мою грудь. Ее дыхание участилось, через опухшие, покрытые синяками губы вырываются короткие маленькие вздохи.

Я наклоняюсь ближе, чтобы убедиться, что ее глаза прикованы к моим, и говорю:

– И причина, по которой я преследую тебя, маленькая мышка, заключается в том, что я хочу этого. Все, что я делаю в жизни, – это мой выбор. Я сам выбираю свою мораль. Я выбираю тех, кого стоит спасать, а кого – убивать. И тебя я выбрал. Если ты ждала трагической истории, ты ее не получишь. Мои родители были невероятными людьми, которые любили меня и поддерживали. Они погибли в автокатастрофе, когда мне было семнадцать. Дорога была ужасной, и они слетели с обрыва. Я жил с лучшим другом моего отца – моим крестным отцом – год, после чего поступил в колледж на факультет информатики и начал потом свою карьеру хакера. Смерть моих родителей была душераздирающей, но это был лишь несчастный случай. Кроме их потери, со мной никогда не происходило ничего плохого, что могло бы сподвигнуть меня зарабатывать на жизнь убийством злых людей. Я сам делаю свой выбор в жизни, Адди. Вот и все.

Она сглатывает, ее глаза мечутся между моими. Медленно она поднимает руку и проводит пальцем по шраму, идущему вдоль моего глаза. Я сжимаю челюсть, наслаждаясь огнем, который оставляют ее пальцы.

Несмотря на серьезность разговора, мой член в джинсах становится твердым как сталь. У меня возникает искушение расстегнуть молнию, перегнуть ее через перила и взять прямо здесь.

Но я прекрасно понимаю, что мы оба невероятно измучены, и я вернусь к своим терзаниям сразу же, как только выскользну из нее.

Адди этого не заслуживает. Она не заслуживает того, чтобы ее тело использовали, чтобы я просто смог убежать от своих демонов на время.

– А твои шрамы?

– С первого задания. Один из главарей был грубоват и знал толк в ножевом бою. Он хорошо меня порезал. И это стало тем уроком, который был мне необходим, чтобы научиться защищаться и драться надлежащим образом. С тех пор ни один человек и близко не подходил ко мне. Я ношу эти шрамы с гордостью, потому что в конечном итоге я победил, и каждый невинный человек в том здании вернулся домой невредимым.

– Но они все еще тревожат тебя.

Я киваю.

– Да.

Это был первый раз, когда я столкнулся с возможностью провала. И это чувство до сих пор не выпускает меня из своих лап. Оно запечатлевается на мне, как плохая татуировка, каждый раз, когда я иду на задание.

Ее рука опускается, безвольно повиснув, пока она смотрит на меня. Я смотрю в ответ, каждый из нас пытается разгадать другого. Понять, о чем он думает. Что чувствует.

– Последний вопрос, – спрашивает она.

– Задавай мне столько, сколько захочешь.

– Розы. Почему именно розы?

Я улыбаюсь. Я ждал, когда она спросит меня о них.

– Моя мать. Ее любимыми цветами были розы. Она всегда расставляла их по всему дому с обрезанными шипами, чтобы я не поранился. Однажды я сказал ей, что мне будет грустно, когда ее не станет, потому что вместе с ней не станет и роз. Поэтому она подарила мне пластмассовую и сказала, что пока у меня есть эта, она никогда не оставит меня по-настоящему, – я пожимаю плечами. – Наверное, мне хотелось видеть розы и в твоем доме. Может быть, потому что ты ощущаешься как дом.

Она резко вдыхает, похоже, ошеломленная моими словами. Эти прекрасные глаза прикованы к моим, и в их карамельных лужах отражаются потрясение и голод.