Все, что я могу, это лежать – секунды, минуты, часы, – пока вокруг меня бурлят смятение и боль.
Застонав, открываю глаза, щурясь от клубящейся пыли. Я ни черта не слышу, но когда пыль оседает, разбросанные повсюду части тел подсказывают мне, насколько все вокруг громко.
Трупы валяются в хаотичном порядке. Вот какой-то мужик ползет к ступенькам, одна его нога полностью отсутствует, а из бока торчит часть перил. Должно быть, он был на верхнем этаже, и его снесло взрывом.
Я вижу еще несколько человек без конечностей, в крови или тяжело раненных. Все держатся за какие-то части своего тела, оправляясь от шока, вызванного взрывом.
Звон стихает, и в моих ушах раздаются крики.
Со стоном заставляю свое тело принять вертикальное положение и пытаюсь понять, что, черт возьми, только что произошло.
В голове у меня туман, зрение плывет, а боль с каждым движением разгорается все ярче.
Господи, мать твою. Что же, черт возьми, произошло?
Из облака пыли и окровавленных конечностей ко мне приближается высокий долговязый силуэт. Его рот открыт в крике, и только когда он подходит почти вплотную, мои глаза осознают, что именно я вижу.
Это Джей. Какого черта Джей здесь?
Он должен быть где-то за компьютерным столом.
– Зейд, чувак, ты в порядке?
В каждой черточке его лица вытравлена паника, а ореховые глаза округляются от страха, когда он опускается передо мной на колени, обшаривая руками мое тело на наличие ран.
– Что, твою мать, случилось? – моя голова чертовски пульсирует, а спина ощущается почти сломанной. – Почему ты здесь?
– Я примчался, как только разобрался, что к чему. Это была подстава. То последнее видео… Они знали, что мы придем… Я не знаю откуда, чувак. Но они специально слили это гребаное видео. Это была
Я так сосредоточен на губах Джея, медленно пытаясь осмыслить вылетающие из них слова, что звук взводимого курка и холод давящего в затылок металла доходят до меня слишком поздно.
– Рад, что ты смог разобраться, Джейсон Скотт. А теперь подними руки, иначе эта пуля окажется в обеих ваших гребаных головах.
Джей смотрит на человека, стоящего позади меня, и его глаза становятся невероятно большими.
Глава 42
– Удивлена? – спрашиваю я в трубку, вертя красную розу между пальцами. Я проснулась от того, что Зейда больше не было рядом, а вместо него лежала роза.
Моя мать вздыхает.
– Нет, нисколько. Это многое объясняет о твоей бабушке и ее странной привязанности к этому дому.
Я лежу, свернувшись калачиком на диване, и смотрю новости; мои вены переполняет чувство гордости при виде слов «Экстренные новости» и «Раскрыто преступление семидесятипятилетней давности».
Мы с Дайей сообщили о наших находках в полицию сегодня рано утром. Они потратили несколько часов на изучение наших улик. И после проверки подлинности серийного номера и результатов анализа ДНК Фрэнка Сайнбурга объявили человеком, хладнокровно убившим Женевьеву Парсонс. Его мотивом была безответная любовь.
Дневники пока конфисковали, но я заставила их поклясться, что их мне вернут. Полицейский смотрел на меня как на сумасшедшую, когда я буквально вынудила его поклясться на мизинце. Но мне стало легче от того, что я рассталась с дневниками, пусть даже на время.
Репортер новостей в кадре рассказывает о том, как правнучка жертвы наткнулась на спрятанные в стене дневники и как это привело к раскрытию убийства и установлению личности убийцы. Я бросаю взгляд в окно, через стекло пробивается множество вспышек света.
Прямо в этот момент возле моего дома стоят репортеры. Они хотели снять сюжет с поместьем Парсонс на заднем плане. Действительно, что за жуткая история без старого викторианского особняка, нависшего над красивой блондинкой с красной помадой на губах?
– Должно быть, она всю жизнь испытывала такое чувство вины, – тихо говорю я. Всплеск грусти от осознания того, что бабушка помогала скрывать убийство, все не проходит.
Удивительно, но у мамы не находится язвительного ответа.
– Думаю, это так, Аделин. Это тяжелый груз, особенно учитывая, что ей было всего шестнадцать, когда это произошло. Вероятно, она получила очень сильную травму.
Я нахмуриваю брови сильнее.
– Меня удивляет то, что она всегда была такой жизнерадостной.
– Иногда самые счастливые люди – это самые печальные люди, – говорит она, повторяя расхожую цитату.
– Тогда какие самые несчастные люди?
– Уставшие.
– Звучит грустно.
Она издает сухой смешок.
– У меня скоро показ. Мне нужно идти. Увидимся через пару недель на День благодарения.
– Эй, мам? У меня последний вопрос, – торопливо выпаливаю я. Что-то беспокоит меня в этом деле, и я не в силах сдержаться и не спросить.
Она вздыхает, но остается на линии, молча призывая меня продолжать.
– Это случайно не ты прислала мне черный конверт с фотографиями и запиской?
Она молчит, и мое сердце начинает колотиться в груди.
– Мам? – переспрашиваю я.
Она откашливается.
– Думаю, мы с твоей бабушкой похожи больше, чем ты думала.