После этого мы вешаем трубки, нам обеим нужно поработать, однако мои мысли продолжают блуждать.
Я правда не печалюсь, узнав о судьбе семейства Талаверра, но в глубине моей головы все еще сидит тревога, что моя тень – именно тот, кто в ней повинен.
С тех пор как пропал Арч, прошла уже неделя, а мой преследователь так и не объявился. Не могу сказать, что он все еще не шныряет вокруг, но не дает о себе знать.
Друг Дайи установил в моем доме новую систему сигнализации и камеры, и мне стыдно от того, как часто я их проверяю.
Наивная часть меня надеется, что теперь, когда у меня есть эта система безопасности, он будет держаться подальше. Но несмотря на то, что я принимаю множество глупых решений – а я действительно принимаю их много – я не настолько глупа, чтобы верить, что он не появится здесь в ближайшее время.
Я потягиваюсь, морщась от того, как ломит спину, – барный стул на моей кухне мало помогает поддерживать осанку, пока я пишу. Сейчас я работаю над новым фантастическим романом о девушке, сбежавшей из рабства, и срок, который я сама себе установила, стремительно подходит к концу.
В тот момент, когда я снова начинаю печатать, мое внимание привлекает скрип сверху. От этого звука у меня сразу же начинает учащенно биться сердце. Я замираю, прислушиваясь, не раздастся ли еще какой-нибудь звук. Проходит несколько секунд, но ничего не слышно. Единственные звуки в доме – это гул камина и негромкий стук дождя по окну.
В тот момент, когда я начинаю думать, что схожу с ума, слышу еще один скрип прямо надо мной.
Затаив дыхание, я медленно встаю с табурета, и металлические ножки стула скрипят о кафель. Я вздрагиваю, звук громкий и неприятный.
Я поспешно подхожу к ящику для столовых приборов, открываю его и сжимаю в руке разделочный нож. Держать его начинает уже превращаться в ежедневную рутину, и мне это надоедает.
Я не останавливаюсь, чтобы подумать о том, что делаю. Подхожу к лестнице, нашариваю перила и тихо поднимаюсь по ступенькам. В голове мелькает название фильма ужасов, который бы сняли по мотивам моей жизни.
Идя по коридору, я заглядываю во все открытые комнаты, держа нож перед собой. Коридор на втором этаже длинный и широкий, на пять спален.
Я как раз выхожу из одной из них, когда слышу глухой стук. Похоже, из моей комнаты.
Затаив дыхание, крадусь на цыпочках.
Ни хрена не понимаю, как балерины все время делают это.
Дверь в мою спальню закрыта. Адреналин неуклонно поступает в мою кровь, как будто в вену вводят героин.
Я ее не закрывала.
Я стою за дверью и пялюсь на нее так, словно у нее должно вырасти лицо, чтобы предупредить меня о том, что прячется внутри. Сейчас это было бы очень кстати.
Потому что не знать, что я обнаружу по ту сторону, – это самое страшное. Именно это заставляет мое сердце неистово колотиться в груди и сдавливает легкие.
Неужели я открою дверь и увижу тень из моих кошмаров? Он копается в моих вещах?
Мои глаза расширяются от осознания того, что этот больной ублюдок может рыться в ящике с моим нижним бельем. Эта мысль обрушивает на меня цунами гнева, и, прежде чем я успеваю подумать о последствиях, врываюсь в спальню.
Внутри никого нет.
Я мечусь по комнате, проверяя каждый угол, прежде чем выйти на балкон. Никого.
Моя грудь тяжело вздымается, пока я оглядываю комнату, пытаясь понять, где бы мог спрятаться незваный гость. Мой взгляд останавливается на шкафу.
Я бросаюсь к нему и с такой силой распахиваю дверь, что она едва не слетает с петель. Моя рука рыщет среди одежды, ища кого-то, кого здесь нет.
Но я точно знаю, что что-то слышала.
У меня перехватывает дыхание, когда я поворачиваюсь, и мой взгляд скользит по кровати, заставляя меня отступить назад. Прямо под кроватью лежит дневник Джиджи – он на полу и он раскрыт.
Наверное, он и был источником того стука, но как он, черт подери, упал? Моя кровь застывает, когда я смотрю на тумбочку и вижу, что дневник, который я читаю, все еще там.
Два остальных дневника Джиджи я убрала в тумбочку, пока не доберусь до них. Так как же один из них оказался на полу?
Окинув комнату еще одним недоверчим взглядом, я поднимаю книгу и пробегаю глазами по странице, которая была открыта. Я замираю, вчитываясь в слова.
Судя по датам, это последний ее дневник, который она вела перед своей смертью. Все книги охватывают двухлетний период. Джиджи умерла 20 мая 1946 года. На открытой странице запись за два дня до ее убийства – 18 мая. Она пишет, что боится, но не говорит, кого. То, что она испытывает страх, очевидно. Мое сердце колотится сильнее, когда я проглатываю ее торопливые слова.
Она говорит о том, что кто-то охотится за ней. Пугает ее. Но кто? Забыв обо всем вокруг, я сажусь на край кровати и перелистываю на начало.
С каждой новой записью ее слова становятся все более отрывистыми и пугающими. Не успев опомниться, я уже почти продираюсь сквозь страницы, пытаясь обнаружить хоть малейший намек на то, кто ее убийца.